Constanta

– У меня в сумке салфетки. Вы не могли бы?.. – попросил Довлатов, поворачиваясь ко мне другим боком и держа ладони подальше от одежды.

Я по чужим вещам лазить не люблю. Но не отказывать же в помощи. Пришлось нагнуться над его коленями, расстегнуть молнию, запустить руки в ворох чужих вещей – в сумке у него царил такой же хаос, как и на голове. И все это в напряженном молчании. Мне казалось, что уже все люди смотрят на нас, гадая, что же я могу делать в такой позе над симпатичным мужчиной раза в два старше меня. Зато я могла нюхать его безо всякого смущения, и от этого запаха кружилась голова. Довлатов, однако, заметил, как глубоко я дышу вблизи его тела, посмотрел настороженно, но спрашивать ничего не стал.

Извлекши упаковку, я достала одну салфетку себе, а другую великодушно отдала ему. Он задумчиво поблагодарил, будто витал где-то в своих мыслях, и принялся долго и тщательно вытирать ладони. Как будто тянул время. Мне показалось, общее молчание каким-то тайным образом сблизило нас, как бывает у людей, которым есть, о чем помолчать вместе. Как у меня с моим отцом.

– Извините, если когда-нибудь чем-то Вас обидела. Я, наверное, грубый человек, – внезапно разоткровенничалась я.

– Наверное? – с улыбкой переспросил он.

– Этим вопросом Вы сейчас убили во мне всю вежливость, которая только что хотела вырваться наружу, – с кислым лицом я отвернулась от ухмыляющейся черной бородки и сочных малиновых губ. Не мои. Так хочется прикоснуться, почувствовать. А нельзя.

– Я пошутил, Яна.

– В каждой шутке доля шутки, а все остальное – правда. Кстати о веселье. Я знаю, кто автор той надписи на стене.

– Откуда?

– Скажем так: мне рассказал человек, у которого нет мотива лгать.

– Кто автор? – у Довлатова напряглись руки, но лицо осталось доброжелательным; область вокруг глаз покрылась сеткой глубоких морщин.

– Наша староста, – не без улыбки ответила я, следя за его реакцией.

Но никакой реакции не было. Как будто он этого и ожидал.

– Ясно.

– Вы что, в курсе были?

– Нет. Откуда?

– Могли хотя бы изобразить удивление, для убедительности.

– Яна, это были всего лишь догадки.

– На чем они основаны?

– На особенном отношении вашей старосты ко мне, – нахмурившись, ответил он. – Мне пора. Выздоравливайте, и начнем уже, наконец, готовиться к конференции.

Довлатов поднялся на ноги, сразу же становясь внушительно высоким, не то, что сидя. – Вот черт.

– Что?

– Подруга моей жены.

– Где?

Но подруга его жены не заставила себя долго ждать, подлетая к нам. Невысокая женщина в фиолетовом сарафане в желтый цветок, с идеальной укладкой, негодующе смотрела снизу вверх на Константина Сергеевича. Он был выше нее примерно на две с половиной головы.

– Здравствуй, Ко-остик. И Вы здравствуйте, девушка, – тоном великого разоблачителя поздоровалась она, складывая миниатюрные ручки на груди. – А я тут как раз только что с Аней разговаривала по телефону. Странное дело, представляешь, она ведь даже не в курсе, где ты сейчас на самом деле.

– Я тебя прошу, Ира, давай отойдем, и я тебе все объясню, – Довлатов взял женщину за плечи, увлекая за собой в сторону. Та сбросила его руки с себя и гордо вздернула голову: все о тебе знаю.

– Ане все будешь объяснять. Я тебя покрывать не стану. Все вы, мужики, одинаковые! Сначала «люблю-не-могу-женюсь», а чуть постареем, так и помоложе себе сразу находите! Сволочи… – под конец такой пафосной речи она бросила на меня презрительный взгляд (даже на последних шлюх так не смотрят) и стремительно ушла такими гигантскими шагами, что шаги Довлатова просто отдыхали. Торопилась, наверное, подруге доложить об увиденном. Меня накрыло – и смех и грех. Довлатов сел обратно на лавку, глядя в небо.

– А как думает Ваша жена?

– Я сказал ей, что поеду на работу.

– И что теперь? Ничего такого ведь не было. Скажите ей все, как есть. Она должна понять, она же Ваша супруга. Я всего лишь студентка, подопечная, что такого в том, что Вы пришли ко мне обсудить учебные дела, пока я на лечении?

Он странно на меня взглянул, будто был удивлен, что я так трезво и холодно оцениваю сложившуюся ситуацию, что она меня практически не волнует. Затем покачал головой, доставая мобильник.

– Кого Вы пытаетесь обмануть, Яна…

– Что, простите? – с леденеющим сердцем спросила я, но в следующий миг у него зазвонил телефон, и Довлатов, поднявшись и кивнув на прощание, ушел, что-то эмоционально разъясняя в трубку и жестикулируя второй рукой.

Мне оставалось лишь провести ладонью по месту, где он только что сидел – от ощущения пустоты в груди сжимался комок. Я чувствовала себя обиженной и брошенной. Как только его не стало рядом, вот здесь, на этой лавочке, солнце перестало греть, как грело минуту назад; листва стала блеклой, облака – серыми, а детский заливистый смех казался теперь наигранным и фальшивым. Никакой радости, никакого праздника мира, дружбы, любви и тепла в душе. Он ушел и забрал все с собой.