Constanta

Мы двинулись по дорожке, уводящей в прибольничный сквер, тот самый, который прекрасно обозревался из моего окна. Шли в полуметре друг от друга – такую дистанцию выбрала я, а Довлатов и не собирался ее сокращать, ему и так было нормально.

Нет, все же он ничего ко мне не чувствует. Обидно. Но всю печаль мгновенно выжигает яркий, теплый солнечный свет, закрашивает зелень листвы и сдувает шепот прохладного ветерка. Я стараюсь не думать о том, что рядом со мной идет мужчина, которого я люблю, но который ко мне ничего не испытывает, да и в принципе не может. Шаги у Довлатова были большие, как два моих, но он старался идти медленнее, чтобы оставаться наравне и разговаривать. Мы не смотрели друг на друга: я глядела строго вперед, а он – даже не знаю. Но точно не на меня.

– Яна, я понимаю, что сейчас не самое подходящее время, но стоит уже хотя бы задуматься о теме доклада.

– Лермонтов, – неожиданно для себя самой произнесла я с глубокой нежностью. – Несомненно, это будет Лермонтов.

– Что ж, уже хорошо, – одобрил он, безэмоционально осматривая идущую навстречу нам девушку, которая во все зубы ему улыбалась. – Не думал, что Вы так с лету определитесь. Ну, а конкретнее? Лирика или проза?

– «Герой нашего времени», – ответила я с прежней уверенностью.

– Отлично, – растерянно обронил он.

– Ну все. Теперь можете и домой ехать. Вы же только за этим явились.

– Вообще-то не только за этим, – остановился он, и я тоже остановилась, в надежде поворачиваясь к нему. Его глаза смотрели с таким выражением, что мне больше не нужно было никакое солнце, чтобы не ощущать холода до конца жизни. Кто бы знал, как сильно я хотела услышать от него что-то действительно искреннее в тот момент.

– А зачем ещё? – дрогнувшим голосом спросила я.

– Узнать, как Вы себя чувствуете в целом. Когда выписываетесь. Чтобы составить график будущих встреч. А ещё – обсудить наш последний телефонный разговор.

– Чувствую себя лучше всех, – мастерски не выдавая катастрофического разочарования, отвечала я, – выписывают на днях. А вот обсуждать там нечего. Я все решила.

– Помнится, Вы мне уже однажды говорили нечто подобное, а потом передумали.

– Дура была. Здесь все абсолютно точно.

– Дура? Это еще почему?

Я грустно усмехнулась и пошла дальше, оставляя его позади с малость ошеломленным лицом. И почему мужчины так любят прикидываться? Неужели трудно понять все по моему внешнему виду, поведению, ну или, в конце концов, прочесть мои мысли? Неужто я, одна из многих его студенток, повадки которых он должен уже изучить досконально, до сих пор для него закрытая книга?

Он догнал меня в два шага и молча пошел рядом, передумав что-либо выяснять. Понял, что я не в духе, и он все равно ничего не добьется: народу здесь много, просто так к себе не привяжешь и за руки не схватишь.

– Расскажите мне тогда, как вышла та ситуация с Корнеевой? – спросил Довлатов после нескольких минут прогулочного шага.

– Разве непонятно? Высказалась в мой адрес некрасиво, вот и я ей сказала, что думаю.

– Что конкретно она говорила?

– Я не помню, – резко ответила я. – И не должна запоминать. Что вообще за расспросы?

– Хочу знать. Если это была явная провокация со стороны преподавателя, Вы можете написать на нее заявление. После конфликтной комиссии она не должна относиться к Вам предвзято.

– Она меня ненавидит и еле терпит мое присутствие на лекциях – вот, что она дала ясно понять.

– Тогда Вы вправе просить декана заменить преподавателя.

– Ха, это кем же нам ее могут заменить?

– Может быть, Завьяловой. А может, и мной, – безразлично ответил Довлатов, пожав плечами.

– Не надо мне такого счастья. Мороженого хочу, – сказала я, взглянув на его грубый профиль, и решительно зашагала к лотку с розовым тентом.

– Стойте! – ринулся он за мной. – Вам разве уже можно?

– Я сама себе начальник. И сегодня разрешаю. Дайте рожок с малиновым джемом.

– И мне тогда тоже.

– Да Вы бы ехали домой, не тратьте на меня выходной день. Мы же вроде все обсудили.

Одинаково откусывая вафлю и слизывая джем, мы неспеша прошли к лавочке, с которой только что упорхнула влюбленная пара.

– У меня есть еще немного времени, чтобы доесть мороженое, – ехидно сказал Довлатов, взглянув на экран мобильника. Странно, но он первый повстречавшийся мне мужчина такого возраста, который не носит наручных часов.

От жары мороженое таяло быстрее, чем мы успевали его съедать, текло по рукам, склеивая пальцы. И если я еще хоть как-то, то Довлатов вообще весь измазался. Медведь, одним словом. Создание неуклюжее, но мощное. Чертыхнувшись, он поднял руки над коленями, и только сейчас я заметила, что рукав футболки наполовину скрывает татуировку на объемном предплечье.

Какие же у него руки, даже слова не подобрать. Такое ощущение, что он когда-то давно ночевал в спортзалах, а потом резко перестал заниматься. Явных выпирающих бугров не осталось, а вот массивность – это да… А тату – какие-то неясные черные кляксы, на фоне которых бежит нечто вроде пульса, ломаная линия.