Cosa Nostra история сицилийской мафии

Дав мафии имя, Гвальтерио внес неоценимый вклад в создание ее образа. С тех пор мафия и прикормленные ею политики часто утверждали, что Сицилию в Италии унижают и представляют искаженно. Правительство, по их словам, «изобрело» мафию как криминальную организацию, чтобы найти повод подвергнуть сицилийцев репрессиям; как видим, перед нами очередной вариант теории «деревенского рыцарства». Одна из причин того, что эти утверждения в минувшие 140 лет были достаточно популярны, заключается в их периодическом соответствии истине: ведь официальные лица постоянно испытывают искушение назвать мафиози всех, кто с ними не соглашается.

Действуя подобным лицемерным образом, итальянское правительство упрочило репутацию мафии. Тем самым Гвальтерио, назвав мафию мафией, стал невольным автором «брендовой стратегии» сицилийского преступного синдиката. После Гвальтерио любые репрессивные меры, оказавшиеся неэффективными против мафии (что бы правительство ни понимало под этим словом), лишь подрывали уважение граждан к власть предержащим и создавали мафии репутацию организации не только хитрой и неуязвимой для преследований, но и более эффективной и даже более «честной», нежели государство.

Минуло больше столетия после доклада Гвальтерио, прежде чем кто-либо потрудился узнать отношение мафии к данному ей имени. Этим любознательным человеком оказался романист Леонардо Шаша, в чьем рассказе «Филология» (1973) два анонимных сицилийца, наших современника, ведут воображаемый диалог о значении слова «мафия». Более образованный из собеседников, по всей видимости политик, при каждом удобном случае демонстрирует свою эрудицию, цитирует противоречащие друг другу словарные статьи из лексиконов, опубликованных на протяжении столетия, и доказывает, что слово «мафия», вероятнее всего, арабского происхождения. При этом с нерешительностью, характерной для «ученого-джентльмена» — его легко представить себе дородным мужчиной под семьдесят в мятом костюме, — он отказывается выбрать главное значение слова.

Его более молодой собеседник рассуждает приземленнее; в сознании читателя возникает образ коренастого человека средних лет с невыразительными чертами лица и в солнцезащитных очках «Ray Вап». Несмотря на уважение, которое он очевидно испытывает к «ученому-джентльмену», этот человек не в силах скрыть свое презрительное отношение к «академическим штучкам». В его интерпретации мафия — нечто вроде клуба мужественных людей, готовых постоять за свои интересы.

В финале выясняется, что оба собеседника, разумеется, мафиози, а их диалог — всего-навсего репетиция на случай, если им придется предстать перед парламентской комиссией. Пожилой замечает, что, пожалуй, готов попросить комиссию разрешить ему сделать небольшой вклад в историю вопроса — «вклад в путаницу, вы же понимаете». Что касается отношения автора рассказа к слову «мафия», то, по мнению Шаша, где-то после 1865 года это слово превратилось для сицилийской мафии в шуточку за государственный счет.

Если источникам, которыми мы располагаем, можно доверять — а в истории тайных обществ наподобие мафии это «если» является непременным условием, — то «секта» возникла в окрестностях Палермо, когда самые жестокие и самые хитроумные бандиты, члены местных «партий», gabellotti, контрабандисты, угонщики скота, смотрители поместий, крестьяне и адвокаты объединились, дабы специализироваться в индустрии насилия и широко использовать на практике методы достижения власти и богатства, опробованные в цитрусовом бизнесе. Эти люди обучили своим методам членов семей и деловых партнеров. Когда они попадали в тюрьму, то приобщали к своему «учению» других заключенных. Когда же итальянское правительство предприняло ряд жестоких и неудачных попыток расправиться с «сектой», она превратилась в мафию. Самое позднее в конце 1870-х годов, как минимум — в Палермо и окрестностях, мафия утвердилась в своих владениях и взялась за дело. Она опиралась на доходы с вымогательства и на покровительство местных политиков, обладала ячейковой структурой, именем и ритуалами, а ее соперником выступало неэффективное и некомпетентное государство.

Труднее всего ответить на вопрос, сколько в то время существовало мафий — одна или множество. Невозможно установить, какие из сицилийских «мафий», упоминаемых в правительственных сообщениях 1860-х и 1870-х годов, являлись независимыми бандами; вполне вероятно, они копировали методы, получившие к тому времени широкую известность, или же рассматривали себя как членов того самого тайного братства, к которому принадлежал босс удиторской мафии Антонино Джаммона. Проблема состоит в том, как истолковывать исторические документы. В официальных бумагах мафия упоминается часто, однако далеко не все, что называется в них мафией, было таковой на деле. Некоторые полицейские чины охотно искажали факты, подгоняя их под «теорию заговора», чтобы политикам было чем стращать своих оппонентов.