В августе 1925 года проходили выборы в местные органы власти. Этим последним демократическим выборам суждено было стать прощанием со старым политическим истеблишментом Сицилии. Перед лицом теперь уже неизбежного поражения сицилийские бонзы ушли в оппозицию фашизму и оценили достоинства свободы, но было уже слишком поздно.
Среди этих бонз был и Витторио Эмануэле Орландо, бывший премьер-министр и наиболее влиятельный сицилийский политик старой формации, опорой власти которого считался перенасыщенный мафиозными группировками регион. Незадолго до выборов он выступил с речью в палермском Театро Массимо. В своей речи он высказался относительно заявленного правительством намерения вступить в бой с мафией.
«Если под мафией понимают повышенное чувство чести, если понимают под ней яростную нетерпимость к запугиванию и несправедливости, а также проявление силы духа, необходимое для того, чтобы противостоять сильным и проявлять понимание к слабым, если под этим имеют в виду преданность друзьям, которая сильнее всего прочего, и даже смерти, если под словом «мафия» имеют в виду подобные этим чувства и отношения, порой, возможно, преувеличенные, — тогда я скажу вам, что они говорят об отличительных чертах сицилийской души. И вот поэтому я объявляю себя мафиозо и горжусь тем, что являюсь таковым!»
Впрочем, это был довольно жалкий тактический ход, который только сыграл на руку Муссолини.
В ситуации, когда существованию либерального государства грозила смертельная опасность, Орландо оказался способен лишь на то, чтобы прибегнуть к старой уловке, намеренно отождествить мафию и сицилийскую культуру поведения. Его наглое подмигивание боссам мафии вошло в историю как один из самых неприятных моментов в долгой истории «сожительства» убийц и выбранных народом представителей.
Гораздо позже, Томмазо Бушетта заявит, что сам Орландо был «человеком чести».
Муссолини пора было начинать атаку на мафию, и именно с помощью Мори он решил установить фашистскую власть на непокорном острове. Двадцать третьего октября 1925 года Мори стал префектом Палермо и получил всю власть для того, чтобы нанести удар по мафии, а заодно и по политическим противникам режима. Он тотчас стал готовиться к осаде Ганджи, которая должна была стать прологом крупномасштабной кампании.
Чезаре Мори было чем гордиться. В особенности он гордился тем, что, по собственному его убеждению, разбирался в образе мыслей и поведения сицилийцев. Это убеждение подкрепляли годы работы в Трапани. Бесхитростные, догматичные и туповатые островитяне должны были стать его опорой в борьбе с мафией.
«Я способен проникнуть в сицилийскую душу. Я обнаружил, что она, несмотря на жестокие раны, нанесенные ей столетиями гнета и тирании, зачастую похожа на добрую и бесхитростную душу ребенка, готовую все скрасить своей щедростью и всегда склонную к самообману ради того, чтобы сохранить веру и надежду. Она готова предложить весь свой опыт, все свои привязанности и готовность к сотрудничеству тому, кто проявит желание понять законную мечту народа о справедливости и свободе».
Мори утверждал, что ключом к пониманию успеха мафии является способность последней использовать природную уязвимость и доверчивость сицилийцев. Мори считал, что мафия не является организацией. Однако в целях поддержания правопорядка полиция и судебная система вполне могут действовать, исходя из того, что она является организацией. В действительности такой подход лучше всего объясняет выражение «особый взгляд на природу вещей». Мафиози были связаны между собой «естественным сходством», а вовсе не обрядами посвящения или какими бы то ни было формальными обязательствами.