Courgot

Олег был пьян в задницу. Он полулежал у тумбочки с телефоном, будто ждал звонка. Мерцал телевизор. Зачем им телевизор-то, творцам? Поозиравшись, я узрел пару-тройку личностей: один сидел на кухонном табурете, а пара других по-гопницки расположилась на полу. Тусовка. И стареющий юноша в поисках кайфа.

— А музыка будет? — поинтересовалась Курго.

На навороченном мюзик-центре Олега что-то помигивало. Можно было попросту протянуть руку, коснуться квазисенсора — и началась бы великая радость, которая никому даже и не снилась.

— Привет, — тухло бормотнул я. Мне показалось, что зря я сюда пришел. Тем более завтра на работу. Опять эти грузовики, эта Лариса. — Я — Марк.

— Сергей.

— Дима…

— Петр… — Последний товарищ разлепил губы с явным нежеланием, ему было явно по кайфу пребывать в своей нирване.

— А это — Лена, — меня просто-таки перекручивало от банальности сцены, — честь имею… Или вы имеете… А может, она имеет…

Олег пробудился, но как-то не вовремя. И угас.

— Чуваки, а где ваш ударник? — Эх, подолбить бы сейчас в барабан, как встарь. Но барабанов не было. — Отдыхает? Или его вообще нет?

Ленка сделала пакость — или не пакость, а просто воплотила мою мысль — подошла к м-центру и вдавила то, что показалось ей клавишей. Заорала музыка. Были подключены колонки на сто ватт («родные» давно спалены) — видимо, ошибся я на лестничной площадке. У Олега два комплекта колонок: стоваттные, на тот случай, когда он отрывается по полной, и четырехваттные, для души. Иными словами, на те ситуации, когда он пьян и когда трезв. Или наоборот. Мне непонятен этот закос: у меня тоже на сто, другие, и инода я даже слушаю их в бесхмельном виде. Олеженька же был не такой: утро он начинал с прослушивания какого-нибудь древнего альбома на паршивой магнитоле, стоящей на кухне, потом врубал систему. Он выдергивал недоигравшую кассету, на которой оставалось минуты три, втыкал ее в центр и ставил вольюм на три часа. Удивительно, но четырехваттники не палились. Низы были очень сочными (это без эквалайзера-то!)

Может, лучше посношаться? Ходу десять минут, ну пятнадцать со всеми разговорами. Завалить Ленку и вдуть. Да нет, кажется, вчера это было.

Я крутнул рукоятку на одиннадцать. Потом на десять. Олег зашевелился — кажется, он обрел способность разговаривать. Посмотрев зачем-то на старый разваливающийся телефон, друг промолвил:

— Водка на столе. — И опять как-то подотрубился.

Курго узрела бутыль. Не надо, подумал я. Совсем не надо. Ну не надо, не насилуйте меня!

В блюдце валялся недоеденный огурец. Ах, как аристократично. Если бы пришлось эту водку занюхивать рукавом, я бы отказался. Но был огурец!

Мы хряпнули по штрафной. Сережа (или Дима) заявил, что нужна двойная. Мы повторили. Затем он сказал, что ударника у них нет и не предвидится. Я опешил. Привет Браффорду! А как же без ударника? Та́к. Есть драм-машина. Вот эта херня? — я покосился на пианолу, валявшуюся под телевизором. Да нет, терпеливо стал объяснять Сережа или Дима, драм-машина — это совсем другая херня. Я устыдился от глупости своего вопроса. Хорошо. Но кто-то должен ведь на этой штуке играть?

Как я отстал от жизни! Конечно, мне давно было известно о подобных устройствах, мо́гущих работать в автоматическом режиме. Но ведь они, считал я, в принципе не способны создать создать что-либо мало-мальски серьезное. У Олега очень неплохой вкус, и вряд ли бы он пригласил в гости раздолбаев. А у меня возник некоторый когнитивный диссонанс.

Я налил еще, Курго не предлагая. Хватит маленьким баловаться. Мне стало страшно: Олег пустил в свой дом каких-то попсовиков. «Я и мой ритм-бокс», была такая песня в одном авангардном фильме. А дальше стало куда страшнее: Дима-Сережа схватил инструмент, с ходу воткнул джек куда-то в нутро м-центра, хлопнул по квазикнопке и начал лабать. Ленка расцвела. Никогда я еще не видел такой счастливой рожи. Нет, явно трахаться ей было не так интересно, как слушать эти звуки. Мне даже стало противно.

— Как звучок, — спросил Дима-Сережа, — не фигово? — Поскольку я промолчал, Д.-С. что-то переключил на дьявольской машинке, и вот тут-то началось самое страшное. Ничего более похабного, клянусь, я не слышал за всю свою жизнь. Олег оживился и стал помахивать якобы в такт, отставая от ритма, как Ахиллес от черепахи. Да, этот идиот Д.-С. еще и запел.

Ну что мне оставалось делать? Я выпил.

Текста я не воспринимал. В общем, что-то о дали светлой. По наивности своей ударился в размышления: что это такое — предел надругательства над музыкой, или нет. Вступил Олег. Когда он пьян, то почему-то воображает, что умеет петь. Это мне напоминает старый анекдот, который я уже не один раз рассказывал Олегу: едет Шаляпин на извозчике. Чем занимаешься, барин? — спрашивает возница. Пою, отвечает Шаляпин. — Эка невидаль! — офигевает кучер. — Я как напьюсь, тоже пою! Олег явно забыл этот анекдот. Странно — ведь память у него хорошая. Курго хрумкнула остатком огурца и окончательно приторчала.