Coward (СИ)

Она тут же замотала головой, мол, нет, не против. Люпин благодарно кивнул и продолжил.

— Я жутко виноват перед ней, — он задумчиво выдохнул дым через нос. — Моё малодушие сгубило то немногочисленное хорошее, что было во мне. Я поддался соблазну. Поверил, что всё можно изменить. Закрыл глаза на очевидные вещи. Я знал, что обречён на провал, но так хотелось ошибиться, — сглотнул горечь, на секунду замолчав. — Прости, что говорю тебе всё это. Мне… я ни с кем не могу этим поделиться, ведь никто не поймёт, лишь осудит. Что справедливо.

— Я не осужу тебя.

В подтверждение своим словам Гермиона одарила его преданным взглядом. Люпин слабо улыбнулся в ответ.

— Сложно устоять, когда молодая красивая девушка так отчаянно борется за тебя. Тонкс была настойчива, убедительна, она хотела доказать всем и мне в первую очередь, что может справиться со всем багажом моих проблем. Я с ним столько лет не справлялся, а она… — его усмешка выглядела болезненной. — Меня воодушевило её упорство. Знаешь, Дора взяла меня приступом. Буквально. Нет, я не хочу обвинить её в навязчивости или чём-то таком. Я пытался быть с ней деликатным, хотел обставить всё так, чтобы она поняла, что ей не нужен такой человек, чтобы сама от меня отказалась. Тактику выбрал неправильную: трудности её только подстёгивали. Чем больше я сопротивлялся, тем сильнее она наступала. А потом… В Хогвартсе после схватки с пожирателями я подумал: а вдруг сработает? Вдруг она права и у нас получится? Смотрел на покусанного Билла и Флёр — они, конечно, совсем другие, у них всё иначе. Ещё Молли щебетала что-то про то, что Дамблдор был бы рад, если в мире было бы чуть больше любви…

Слушая его нелёгкую исповедь, Гермиона невольно ужалась тому, насколько оказалась права в своих догадках. Все эти ужимки, которые она замечала краем глаза, неловкие одёргивания от прикосновений, снисходительно-благодарные взгляды. То, что все принимали за робость и неуверенность, что списывали на его комплекс неполноценности, на самом деле было совершенно другим чувством.

— Я боялся ранить её, — Люпин устало прикоснулся было ко лбу, но резко отвёл руку в сторону, как будто пытался рассуждать. — Не хотел причинить ей вреда. Я всё понимал: я старый, нищий, прокажённый. Но я понимал также, что не могу сделать эту девушку счастливой из-за того, что…

Паузы в его обрывистых фразах заглушали самые отчаянные приступы стыда. Он мог бы и не произносить этого вслух. Гермиона уловила суть сразу же, стоило ему только начать. Ей самой сделалось так горько: наружу выскреблась безобразная жестокая истина. Именно это она предчувствовала в коридоре, это заметила в тени его глаз. Не безразличие, не сожаление. Потерянность. Люпин запутался гораздо сильнее, чем они могли полагать.

Как показывает история, человек сам по себе довольно вынослив. При определённом складе характера, чёткой мотивации и неотступности он может вытерпеть любые физические мучения: голодать, томиться от жажды, преодолевать боль, терпеть пытки. Увечья же морального свойства заметны куда меньше, но способны сломать даже самую сильную волю. Ремус Люпин не был слабаком — жизнь это доказала. Он продолжал жить и улыбаться, будучи вечным изгнанником, находил поводы для оптимизма в тёмные времена и способен был оказать самую лучшую поддержку ближнему. В этом была его сила и слабость одновременно. Он слишком щепетильно относился к людям, беспокоясь об их чувствах, даже в ущерб своим. Впервые в жизни он позволил себе немного удовлетворить своё эго: принял то, что и так уже настойчиво предлагают. Тонкс, сама того не ведая, загнала его в глухую западню. Её любовь, искренняя и не поддающаяся сомнениям, стала свежей водой для жаждущего. Вот только не мог он напиться из этого колодца.

— На мне столько вины, — зажмурившись, Люпин едва сдерживал слёзы. — Я не должен был давать ей надежды, не должен был соглашаться принять её чувство — оно так дорого и драгоценно, совсем не для моих грязных рук. И что я натворил? Женился на женщине, которую не любил и не смог полюбить, сколько бы добра она мне ни сделала, сколько бы ни пыталась осчастливить. Мы не совместимы во многом. У нас случалось столько мелких ссор! Боюсь, она всё понимала, но не хотела снова проявлять инициативу. Я думал, я собирался ей сказать, что это — ошибка. Но ребёнок всё так осложнил!

Гермиона нахмурилась и тяжело вздохнула. Дрожащими губами она пыталась выдавить из себя хотя бы что-то утешительное. Ничего не выходило. Не было слов, чтобы смягчить участь этого человека. Он тонул в глубокой пучине, обуреваемый страхами, виной и усталостью.

— Я тебя не осуждаю, — с трудом выдавила Гермиона.

Люпин вздрогнул от звука её голоса. Пепел сорвался на пол, осыпаясь тлеющими снежинками. Гермиона торопливо встала и приблизилась к окну.

— Это всё очень сложно, понимаю, — она заговорила шёпотом, боясь, что собственный язык её ослушается. — Пожалуйста, не дай чувству вины одержать верх. Ты просто человек, Ремус. Ты имеешь право на слабость и на ошибки.