Crysis. Легион

Вот же дерьмо! Локхарт в точности узнает, как его импульс подействовал, только кнопку нажмет, так сразу и узнает, камеры-то останутся незатронутыми. Да уж, вот тебе и внезапное явление дядюшки Голема…

За ушами раздается «паммм», и во рту – привкус меди. Гаснет свет.

– Э-э, погоди-ка немного, – изрекает Харгрив.

Вокруг кромешная темнота, ни единый светодиод не зыркает красным глазком – значит, накрылись и камеры. Однако я в порядке, перед глазами по-прежнему множество иконок и схем. И я могу двигаться.

– Сынок, беспокоиться не о чем, – утешает Харгрив. – Небольшой импульс, накопилось немного энергии, пока контуры не вылетели. Свет отключило, но твою защиту пробить не смогло – ты гораздо более сильные импульсы можешь перенести без вреда.

Среди треска эфирной статики различаю слабые голоса: «Импульс прошел, мы его достали, у нас получилось…» Ну-ну.

– Слева от тебя – канализационный люк, – вещает Харгрив. – Разбей его, лезь по трубам до реки. Я укажу, где Локхарт.

«Целлюлиты» собираются у шлюза, готовятся.

– Давай! – командует Харгрив.

Лязгают задвижки, внутренняя дверь приподнимается на доли миллиметра. По локхартовскому каналу среди потрескивания статики раздается ясное и уверенное: «Джентльмены, как только увидите его – стреляйте на поражение. Его нельзя упустить. Я хочу, чтобы этот комбинезон превратился в решето!»

Но я уже в канализации.

За спиной – вопли и скрежет зубовный, жукоголовые вопят отчаянно, голоса несутся по эфиру и свободно проникают в мою канализационную трубу. Бедняги и не подозревают, что я прослушиваю все их частоты.

– Мать его, он невидимым сделался!

– Да нет, он удрал!

– Вон, слив поломан, в канализацию полез! Предупредите «Шафранового-десять»!

– Жестянка удрала! Жестянка в «Призме»!

– Вытащите его из канализации! Прикончите его!

А, это начальничек объявился, Локхарт командует. Харгрив посылает указатель, и на следующей развилке ползу налево.

– Мне что, самому все делать надо? – вопит эфир. – Вы же элитные солдаты! У вас же сна-ря-же-ни-е!

Это Локхарт писает кипятком. А я вижу перед собой свет, серый, тусклый, холодный.

– Хоть кто-нибудь наберется храбрости прибить жестянку? Да вы солдаты или крысы?

Я уже близ выходной решетки. За ней лениво плещет Ист-ривер, с водоворотиками и небольшими завихрениями от бетонного дока выше по течению.

– Да это ж всего один-единственный человек, один! Да за что я вам всем плачу?

Таким я Локхарта никогда еще не слышал. Нервишки сдают, а, мистер коммандер?

И ведь понимает: за ним иду, – ох как понимает. Замечает меня на пирсе, вызывает новый вертолет – и тот валится в пролив, окутанный огнем и дымом. Локхартовские камеры засекают меня на крыше, и он вызывает наемников, но вскоре ему уже некого вызывать. Локхарт видит меня протискивающимся под землей, будто страшилище из детских сказок, пока я не разбиваю вдребезги линзы его камеры. Он видит меня у ворот, видит крадущимся через склады и понимает: теперь я позволяю ему видеть меня, хочу, чтоб он меня видел, – я все ближе, а ему остается все меньше места, ему некуда больше бежать. Я – загонщик, а он теперь – дичь.

Но бежать он не намерен, собирает всех оставшихся, скребет по сусекам: и пешек, и ферзей, и «шафрановых», и «коричневых». Он воет в пустеющий, шипящий эфир. Зовет всех, вплоть до траханого сынка непорочной Господней Девки, но в конце концов на призывы его откликаюсь лишь я, Алькатрас непобедимый, карабкающийся по лестницам к жалкому и хлипкому командному центру Локхарта под ливнем с неба и градом пуль, под аккомпанемент грома и молний.

Слушай, задрот, я у дверей. Я стучу – и двери летят с петель.

Локхарт не сдался, он стреляет, прижав к брюху гауссову волыну. Орет: «Давай, давай, посмотрим, какого цвета у тебя кишки!»

Глупая шутка. Мои внутренности и наружности теперь одного цвета, все в гексагональной решетке, пронизанной волокнами и трубами, все цвета стали. Я почти и не чувствую локхартовских попаданий.

– Сдохни, жестянка!

Ага, как же. Я даже стрелять не хочу. Хватаю его за глотку, поднимаю и стискиваю. Сперва думаю: это он умудряется так хрипеть, будто кашляет сухо, дергаясь, но затем понимаю: это Харгрив, невидимый и вездесущий.

Харгрив смеется.

Я вышвыриваю Локхарта из окна. Он описывает дугу в два этажа, пролетает над колючей проволокой, шлепается лицом вниз на гравийную дорожку метрах в десяти от стены.

– Отличная работа, сынок. – Харгрив по-отечески гладит меня по головке.

Локхарт же шевелится на гравии, ползет, волочит дюйм за дюймом искалеченное тело сквозь дождь.

– А теперь пора внутрь.

Я стою с пушкой в руках.

– Открываю вход в «Призму» прямо сейчас, поторопись! Иди к входу!

Я хочу выстрелить Локхарту в спину, но колеблюсь. И не понимаю, отчего хочу и отчего колеблюсь, я сам не знаю, какая часть меня этого хочет. Да наплевать! Целюсь и луплю до тех пор, пока магазин не пустеет. Тогда отшвыриваю «грендель» и подхватываю гауссову винтовку.