Cубъективный взгляд. Немецкая тетрадь. Испанская тетрадь. Английская тетрадь

Произвел на меня омерзительное впечатление: в глаза не смотрел, был многословен, а на вопросы не отвечал.

– Давайте, товарищ Фитце, представим себе, что холодную войну проиграли не СССР и соцлагерь, а США с союзниками. Как вы думаете, удалось ли бы вам, бывшему партийному функционеру противника, так славно устроиться, как устроились вы сейчас?

Я понимал, что вопрос риторический, но мне хотелось увидеть выражение лица и глаз товарища Фитце, когда он сообразит, о чем речь. И ничего я не увидел. Фитце был хорошо обучен, на его лице не дрогнул ни один мускул; правда, если бы взглядом можно было убить, я стал бы трупом.

Чуть помедлив с ответом, Фитце сказал:

– Что ж, и мы имели право…

И как-то неопределенно помахал руками.

Я сразу вспомнил один из моих любимых советских анекдотов о том, как в колхоз приезжает агитатор с лекцией о социалистической демократии. Отбарабанив ее, он обращается к полусонной публике:

– Ну, что ж, товарищи, вопросы есть?

К своему неудовольствию, он видит, что какой-то мужик в последнем ряду поднял руку.

– Я слушаю.

– Скажите, пожалуйста, я имею право…

– Имеете, имеете, – перебивает его агитатор, не дождавшись окончания вопроса. Потом вновь спрашивает: – Еще есть вопросы?

Все тот же человек из заднего ряда поднимает руку.

– Товарищ, я ответил на один ваш вопрос, но уж так и быть. Спрашивайте.

– Я хочу знать, я имею право…

Лектор его вновь перебивает:

– Я же сказал вам – имеете! Ну, еще есть вопросы?

Человек из последнего ряда вновь поднимает руку.

– Ну, товарищ, это уже слишком! Задавайте свой вопрос!

– Я хочу знать, я могу…

– Нет, не можете!

Трудно точнее передать суть так называемой социалистической демократии: имеете право, но не можете.

Йорг Метке

Говорил с ним, известным в Германии журналистом, о свободе печати. В какой-то момент, желая подчеркнуть преимущество Германии в этом вопросе, я сказал:

– Но у вас все же демократическое государство!

На что Метке ответил:

– Да… у нас демократия. При хорошей погоде. А что будет, если погода испортится, судить не берусь.

И усмехнулся.

Сколько лет прошло, но я не могу забыть ни выражения его глаз, ни чуть ироничной улыбки, ни самого определения: Демократия при хорошей погоде.

Бригитте Циприс

Если вы наберете ее фамилию в Гугле, то убедитесь в том, что она весьма и весьма активная и влиятельная персона. Я хотел бы обратить ваше внимание лишь на один предложенный ею законопроект – это было в 2005 году, – который стал федеральным законом. Он устанавливает некоторые ограничения прав неонацистов на политические и общественные акции. В частности, он запрещает ультраправым проводить демонстрации в «исторически чувствительных местах». Такими, как разъясняет закон, являются памятники жертвам Холокоста и национал-социалистического режима, музеи на территории бывших концлагерей и сооружения, которые были культовыми для нацистов во время Третьего рейха, например бывшее здание Рейхсминистерства авиации и Бранденбургские ворота в Берлине. Но это не все. Закон предлагает властям каждой из 16 федеральных земель Германии самостоятельно определить прочие запретные зоны для ультраправых.

А как же демократия? Как же свобода слова? Как же право на митинги и демонстрации? А вот так. Демократии сколько угодно. Говорите что хотите. Митингуйте, выходите на демонстрации, но… соблюдая некоторые правила, потому что демократия предполагает в обязательном порядке, что исполнение ваших прав не может наносить ущерб правам других.

В 20-х или 30-х годах прошлого века один из самых выдающихся членов Верховного суда США, Оливер Уэнделл Холмс-младший, высказался в том духе, что человек не имеет права кричать «Пожар!!!» в битком набитом кинотеатре только потому, что ему хочется. В данном случае его право говорить, что он хочет, уступает праву других на безопасность.

Момент это тонкий.

Помню, как мой друг, человек, придумавший телевизионный жанр “talk show”, Фил Донахью, не соглашался с моим утверждением, что надо было запретить книгу Гитлера «Майн кампф».

– Нет, – говорил Фил, – надо, чтобы все смогли прочитать книгу, чтобы при ярком солнечном освещении всем стало видно и понятно, что там написано. Запрет только возбуждает интерес.

– Ну да, – отвечал я, – книгу опубликовали, и люди разобрались в ней при ярком солнечном свете, но только ценой пятьдесяти миллионов жизней и жутких ужасов.

Я остался при своем мнении, а Фил при своем.

Предполагает ли демократия вседозволенность? Конечно, нет. Но весь вопрос в том, какие возможны ограничения, при которых демократия остается демократией, а не фикцией? Мне кажется, что нет рецепта, нет незыблемых правил.

Права была госпожа Циприс, добиваясь принятия закона, который запрещает неонацистам устраивать демонстрации около памятников жертвам нацизма? Да, на мой взгляд, была. А если бы она предложила принять закон, вообще запрещающий ультраправым проводить демонстрации, она была бы права? Это не было бы нарушением демократии?