Тем ни менее, ноги сами собой поднялись по ступенькам и поставили рядом с полненьким Седыхом. Я был выше «Главы» почти на голову, и он, чтобы не смущать собравшихся этим соотношением, предусмотрительно отступил назад.
Решив не выпендриваться, и не произносить патетических воззваний, я сказал то, что вертелось на языке:
- Ну, вы все меня знаете, - начал я, пожав плечами и разводя руки в стороны, словно показывая всем пустые ладони. - Вы знаете, зачем мы едем и что должны привести. Что могу сказать я, как начальник экспедиции? Сделаю все возможное - но это ясно и так. Я лучше вот как скажу: я верну вам ваших детей. Тех, что поедут со мной в качестве команды, техперсонала и стрелков охранения. Постараюсь вернуть вам каждого. Во всяком случае - не растрачиваться их жизнями.
Сказав так, я огляделся вокруг. Люди молчали, и лица их не выражали почти ничего. Я то ли сморозил глупость, то ли просто всех удивил. Гуманизм в границах анклава давно никого не волновал. Я сомневаюсь, что люди, мои соседи по сырым туннелям и казематам, даже помнили такое странное слово - гуманизм.
Глубоко вздохнув и словно чувствуя окатившую плечи волну непонимания, я сбежал с помоста.
Следовало отметить, что моё тело, хотя и оставалось крепким и бодрым, все же готовилось встретить свой пятьдесят первый год. Однако «голова», по всей видимости, отставала от тела по скорости старения. Я говорил и думал почти как пацан - такой, каким был в самом начале Армагеддона. Слишком быстро, слишком необдуманно, слишком прямо.
Быть может, за это и выбрал меня Седых?
- Так оправдайте возложенные надежды, сынки! - Глава, видя мою растерянность и некоторую заторможенность «масс» после моей речи, обвёл туннель суровым, пристальным взором, затем тактично добавил. - И дочери!
После чего слез с табуретки и крикнул.
- Открыть ворота!
Народ оттянулся от поезда, давая пространство группе и расчищая рельсовый путь. Моя группа стала исчезать один за другим в железном чреве состава, пробираясь в один из двух входов-выходов в последнем двенадцатом «розовом» вагоне, причём в самой «хвостовой» его части. Там, как уже говорил, техники поставили обеззараживающую камеру, которая должна была нам позволить выходить наружу в защитных костюмах и возвращаться обратно, не неся заражение в «купе» и «салон».
В сильно заражённых радиацией областях (а таковыми предполагались почти все), работать мы должны были исключительно через неё. Через этот же вход должны были таскать рельсы, шпалы. Второй дополнительный вход-выход располагался в будке локомотива у главного машиниста Амосова и его помощника. Там внук машиниста, Тай, под строгим контролем деда будет кидать в топку угольную породу.
Пока команда и боевые подразделения грузились в вагон, я потихоньку подошел к Седыху, и, для порядка кашлянув, поинтересовался:
- Э-э … Руслан Тимофеевич, ты в адмиралы меня за что? Сдается мне, не по заслугам.
Наш предводитель хмуро ковырнул меня взглядом, и снова отвернувшись и наблюдая за «погружением» экипажа в розовый вагон, довольно мягко заявил:
- В натуре, мля, не по заслугам, Василь Саныч. Ты чё за хрень сейчас нёс с эстакады, а? Всех детишек обратно вернешь? Головой то думал?
- Ну, я обещал постараться и только. Что плохого то?
- Да то, что обещать надо, если сделаешь. Не буду каркать, но вас на первом же повороте могут или мутанты почикать или с рельс сойдете. Ты понимаешь хоть, голова старая, что не только матерям пообещал сыновей вернуть, но и самим этим «сыновьям» внушил надежду зряшную? Щас твои автоматчики, прежде чем в бой кидаться думать начнут, что вернуться домой им надо. Дурак ты!
Надув щеки, я шумно выдохнул.
- Ву-ух, - сказал я. - Ладно, Тимофеич. Что дурак, я понял. Да что там, я всегда это знал. Ты адмиралом меня на кой хрен назначил?
- А что я, по-твоему, представителем анклава к хабаровчанам сержантишку вшивого зашлю?! - вспылил, наконец, Глава. - А старшими офицерами в отряде ты как командовать собрался, хрен моржовый? Интересно будет посмотреть, с какой охотой тебя будут слушать старлеи, капитаны и прочий грёбаный майорат. Вроде седой уже, Громов, а всё балбес! Железнодорожник, твою мать! А?!
В тот момент я впервые за минувший год густо покраснел.
- Бэ, - огрызнулся я наперекор диктатору и тирану. Тот был немногим старше меня по возрасту и наше «ровестничество» давало мне невероятные преимущества по сравнению с молодыми жителями анклава. - Ясно, васьпревосходительство. Всё понял.
- Отвечай «есть», - пробубнил Седых.
- Есть! - Отчеканил я.
- Пшёл вон! Хотя нет, постой… - Седых помолчал. - Вась, что ж мы расстаемся с тобой так глупо-то? Двадцать лет назад, помнишь? Старый мир, старый город, помнишь? Мы с тобой!
- Ага… Юность, бабы. Цивилизация!
Глава помрачнел.
- В общем, не борзей. Ты и правду перед людьми глупость сейчас сморозил. Но это неважно сейчас, понимаешь? Возвращайтесь… ты понимаешь? Вы должны вернуться обратно. Мы будем ждать вас. Я буду ждать.