d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

— И знаешь, что она ответила? Она расстроилась, что я не попробовал ее пирог, приготовленный по новому рецепту. Понимаешь, в чем соль, да?

Она понимала. Понимала, но ее заботило не это.

Беннет забыла на время о своем недуге. Она плавно выпрямилась, не сводя взгляда с парня, потом медленно подошла. Девушка ощущала слабость, ощущала желание сдаться. Даже появилось легкое головокружение.

Но Бонни забыла об этом через пару мгновений. Она тихо подошла к Тайлеру и села рядом. Никто из них двоих о той ночи не говорил, никто вроде бы и не испытывал смущения, не заострял внимания на тех вырванных признаниях и растоптанных, а после вознесенных, чувствах.

Но сейчас и Локвуд и Беннет ощущали груз того события. Он давил на плечи и не позволял Бонни взять руки Тая в свои. Не позволял установить тактильный контакт.

— Ты ведь никуда не поедешь, да? — она не сводила с него глаз, покорно выжидая приговора. Сердце отбивало ровный ритм. Болезненно ровный ритм: еще секунда, и все сорвется. — Скажи, что не поедешь…

— Я знаю испанский, Бонни, — спокойно и безапелляционно. Сердце сорвалось. — И в данной ситуации я оппонент действий наших властей.

В горле пересохло. Сердце стало учащать свой темп. Болезненные вдохи и выдохи нарушали тишину какое-то время. Гулкий ветер за окном набирал обороты. Ноябрь начинал бесчинствовать.

— Ты можешь быть на чьей угодно стороне. Но если ты встанешь на сторону мексиканцев, тебя лишат гражданства, Локвуд! Ты понимаешь? Ты не сможешь вернуться!

Он прервал ее тираду тем, что внезапно положил ладони на ее лицо, приближая девушку к себе. Ему было плевать на то, заразная она или нет. Ему было плевать на то, что когда-то с ней сотворил отец. Бонни ощущала себя грязной. Тайлер же видел чистоту в этой девушке. И оба словно осознали этот факт, словно одновременно пришли к единому умозаключению.

Тишина. Сердце понемногу выравнивает свой ритм. Глаза в глаза. И ни ему, ни ей не хочется смотреть на кого-то еще.

Ирония заливисто хохочет, неиствует как этот проклятый ноябрь. Бонни влюбилась впервые. Тайлер тоже влюбился впервые. Но оба — не в тех людей, оба понимали, что их желания быть с эпицентром своей вселенной никогда не будут претворены в жизнь. И это дробило их души.

— Никто меня не лишит гражданства, Бонни. И даже если я туда поеду, я смогу вернуться, у нас ведь демократия…

— Это измена родине, — шепчет она, силясь не закричать во все горло, силясь снова не оттолкнуть, не накричать, не бросить что-нибудь. Исступление мечется в запертом теле, не в состоянии найти отток, оно разрастается. — Если будут военные действия…

— Ничего не будет, — тихо отвечает он, прижимая девушку к себе. Он не любит Бонни как женщину. Он не полюбит ее как женщину никогда. Но он любит ее как друга, как сестру, как ребенка. И он всем сердцем желал оберегать ее, ухаживать за ней. Если бы он только мог! — Никаких войн и лишений гражданства. Это слишком фантастично для моей жизни.

— А для моей — вполне реально, — прохрипела девушка, закрывая глаза и отдаваясь в плен объятий мужчины, которого она вряд ли когда-нибудь забудет. — Прекрати уже гнаться за ощущениями, Локвуд, — она не сдержала слез. Снова. Бонни сломлена. Плакать в ее положении — вполне обычное действие, вполне предсказуемое. Исступление начинало выходить из берегов. — Прекрати совершать безрассудные поступки!

Последнее процедила сквозь зубы. Хотела вырваться, чтобы снова то ли подраться, то ли ринуться в пропасть чувств, но Локвуд лишь сильнее прижал ее к себе. Он не позволит ей больше калечить себя, ведь с некоторыми эмоциями, правилами и правдами нужно смиряться. Это негласное правило просто надо освоить.

— Не утрируй, Бонни, не утрируй, — сжимает ее сильнее, не позволяя той раненной птицей вырваться на свободу. Не позволяя ей снова вымотать себя.

Она замирает. Ее тело напряжено настолько сильно, что разжать кулаки или локтевые суставы кажется невозможным.

— Я люблю тебя, — на выдохе три самых пошлых слова застревают осколками в глотке. Бонни все еще не шевелится. Окаменела, если хотите.

— Я знаю, — без насмешки и цинизма. — Знаю…

А потом она выдыхает и расслабляется, становясь податливой, нежной и вновь хрупкой. Они не спешат расстаться друг с другом. Они не спешат избавиться друг от друга.

Но перед смертью не надышишься — еще одно негласное правило. И его тоже им предстоит освоить.

2.

Психологи утверждают, что чувства могут существовать вне времени и пространства. Одно из немногих действенных правил. Одно из самых жестоких правил. Закон подлости, если хотите. Интересно вот что: кто эти законы прописывает? Или это просто объективная составляющая жизни человека? Ну, такая же как закон всемирного тяготения, например? И если это так, почему так тяжело с этим смириться?