d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

— Мне жаль, Мэтт, — она открыла глаза. Все произошло как-то внезапно: всхлипы, слезы, срыв. Вечерняя депрессия не исчезла (исчезнуть помешал Десмонд), просто затихла на некоторое время, а теперь разбушевалась снова. — О боже, Мэтт, мне так жаль! — она сорвалась, чуть ли не закричав эти слова. Слабость в ногах вернулась и тоже ударила с двойной силой: Мальвина медленно спустилась вдоль стены на пол. Теперь дробился цинизм. Эта внутренняя распри, каждодневный внутренний бой изматывали, иссушали, умертвляли. Елена кидалась от одного пламени к другому, как танцующая в трансе ведьма. Елена теряла силы и чтобы не сойти с ума — ошивалась в грязных клубах с грязными друзьями. Это не оправдание, это не снимает вины.

— Прос… Пожалуйста, скажи ей, чтобы она меня пр…

Вызов оборвался. Эйприл отобрала телефон, нажала на красную кнопку, и важное послание осталось оборванным.

Как и их жизни. Как их судьбы и слова.

— Эй, ну ты чего? — она присела рядом с Мальвиной, которая закрыла лицо руками, стыдясь то ли самой себя, то ли чужих взгляд, то ли элементарно желая спрятаться от всех. Ну, как маленькие дети часто делают. — Глупая, глупая, глупая, Елена! Люди не стоят слез!

Она обняла ее за плечи и помогла подняться.

Слабость во всем теле — трансформация слабости внутренней. «Я выживу, живя в мире, где нет тебя» — это просто гимн ее чертовой жизни. Выжила ведь без отца, без матери, без Тайлера, даже без той же Кэролайн. Выживет и без Бонни. Подумаешь, еще одна подружка! Подумаешь, еще один печальный опыт! Что с того?

Но Елена не могла перестать плакать, не могла перестать вспоминать и осознавать последствия своей выходки. И если бы не Эйприл — Гилберт бы начала рвать волосы на своей голове, потому что Бонни дышать, может, осталось несколько месяцев, а под конец ее жизни у нее не осталось ни родителей, ни подруги, ни даже любимого парня. Елена росписью своей жестокости перечеркнула все.

«Я выживу, живя в мире, где нет тебя» — в буквальном смысле. Чертову песню словно кто-то включил на повтор.

Они вышли из туманных коридоров и вошли в клуб. Ослепили яркие огни прожекторов. Музыка оглушила. Чьи-то чужие улыбки ослепляли. Елена оглянулась — она не узнавала этих квадратных метров. Не узнавала себя в них. Танцующие люди, как тени снующие туда-сюда, казались воплощениями призраков, вампиров, ведьм и других мифических существ. Гилберт скинула с себя руки Эйприл, остановившись посреди танцплощадки. Мимо Мальвины проходили, сбивая и ударяя ее. Эйприл, схватив подругу за руку, попыталась ее вывести, но та отмахнулась и направилась к барной стойке. Поломанная Мальвина видела лишь одну цель — алкоголь. Да, выпивка — не выход, как учили нас наши родители. Да, клубы — не спасение, как учил нас наш опыт. Просто это единственные способы забыться и забыть.

Девушка протиснулась к барной, заказала двойной виски. У нее не спросили паспорт, потому что она дала щедрые чаевые еще до того, как ей принесли спасительное зелье.

В свете мерцающих огней, с растрепанными волосами и пустыми глазами Мальвина выглядела почти человечно, почти так, как выглядела бы Елена прежняя, которую возжелал Доберман.

— Какого черта ты творишь?! — прокричала подбежавшая Эйприл. Нет, она была не зла. Для нее случившееся скорее как азарт, как нечто новое, не свойственное прежнему амплуа ее новой подруги.

Гилберт залпом пила виски, который сковывал горло. Часть капель скатилась по подбородку, по обнаженной шее и по зоне декольте. Потерянная девушка, пропахшая алкоголем, пропитанная им насквозь — красивое зрелище. Елена уже давилась виски, но она поставила стакан на столешницу только тогда, когда тот был пуст. Потом девушка посмотрела на свою собеседницу и, криво улыбнувшись, произнесла:

— Да к черту все, Эйприл! К черту! К черту! Нафиг к черту!

Она встала, вытерла остатки алкоголя и капли слез с лица тыльной стороной ладони и криво усмехнулась. По мере того, как эта девочка становилась все циничней и циничней, она становилась все сексуальнее и сексуальнее, будто сексуальность — бесплатное приложение к аморальности. Своего рода подарочный сувенир. Своего рода акция — два по цене одного.

— Люди ведь не стоят слез, да? — она снова заплакала. Эйприл кивнула, а потом обняла Гилберт. Это не дружеская поддержка, это что-то вроде рефлекса, что-то вроде инерции. — Почему тогда мне так хреново?! Почему, мать твою?!