Да, Босс! (СИ)

Что такого случилось за эти несколько часов, что она заслужила к себе такое отношение? Почему Адам даже не предпринял попытки выслушать её, узнать всё ли так на самом деле, как он думал… Кстати, откуда он вообще узнал о том, что она встречалась с Фогелем, ведь ничем иным его поведение объяснить было невозможно?

— Это Вероника, да? — сдавленно проговорила Ева, не отвечая прямо на вопрос Адама, но делая шаг к нему. — Это она тебе всё рассказала?

Она чувствовала себя полной дурой, ругала себя последними словами, что сама пошла на то, что едва не разрушило её жизнь. Едва — потому что верила: всё можно исправить, стоит только поговорить с мужем и всё ему объяснить.

— Адам, пожалуйста, выслушай меня, я сделала это не просто так. У меня на то были веские причины.

Ева снова посмотрела на Панова, но говорить в его присутствии не собиралась — просто не знала, кому можно доверять. Она и себе-то теперь не доверяла.

— Юрий Ростиславович, вы не могли бы выйти? Мне нужно сказать своему мужу кое-что очень важное. Наедине.

— Юрий Ростиславович не выйдет, — холодно ответил Адам за Панова. — Потому что наши с тобой разговоры теперь перешли в разряд тех, что ведутся только в присутствии адвоката.

Он смотрел на Еву, пытаясь трезво обдумать ее слова. «Я сделала это не просто так. У меня были веские причины». Он мог дать ей объяснить эти самые причины. Мог выслушать ее — в конце концов больнее ему быть уже просто не может. Или может? Грудь разрывало на части, а он продолжал стоять и думать, что ему делать с женщиной, которая выставила его круглым идиотом. Его — опытного бизнесмена, давно научившегося ничего не принимать на веру.

Он понял, что это конец, в тот момент, когда она призналась в том, что действительно совершила проступок, о последствиях которого он предупредил ее ещё в первый рабочий день. Словно до этого ещё надеялся сам не зная на что. Словно до этого она ещё могла сказать что-то такое, что заставило бы его поверить ей, а не собственным глазам. И теперь, когда признание прозвучало, он пытался, но не мог себе представить, чем можно оправдать подобное предательство. Слушать ее сейчас было все равно что продлевать собственную агонию. А он мог быть извращенцем, которым она его однажды обозвала, но вот мазохистом всё-таки не являлся.

Адам устало растер ладонями лицо, пытаясь собраться с мыслями, хотя думать было попросту не о чем.

Он мог простить ей все, даже это предательство — хотя она об этом даже не просила. Но вот доверять ей он больше не сможет никогда.

С осознанием этого простого факта пришло спокойствие, а вместе с ним — навалилась усталость. Эта драма себя изрядно исчерпала и продолжать ее смысла не было никакого.

— Дело не в Веронике, — сказал он, даже не глядя на Еву больше. Не было уже сил вглядываться в эти огромные зелёные глаза и искать там оправдания тому, что оправдать было нельзя. — Я все видел сам. Поэтому забирай свой миллион и живи счастливо. Юра, убери ее, умоляю.

— Адам… — начал было Панов.

И тут его неожиданно прорвало, превращая едва обретенное спокойствие во взрыв за долю секунды.

— Убери ее! — выкрикнул он и, когда Панов с трудом вытолкал Еву из кабинета, запустил в дверь графином с остатками виски. Осколки разлетелись в разные стороны, прямо как его чертова жизнь, произведя прощальный залп и янтарными слезами стекая по двери из белого дуба.

Левандовский рухнул без сил в кресло и схватился за голову, сосредоточившись на том, чтобы просто суметь как-то дальше дышать.

Она не ощущала ни холода, пробирающегося под одежду, ни прикосновения чьих-то рук. Не слышала и голосов, или одного-единственного голоса? Было неважно. Вообще всё стало неважным, когда Ева добрела до какой-то скамейки, где и устроилась, глядя перед собой на припорошенный снегом асфальт.

Блаженное состояние забытья накрыло её с головой сразу же, едва она вышла из Высоцкого и куда-то зашагала. Кажется, Юрий успел набросить ей на плечи пальто, которое теперь почему-то валялось на земле. Ева сжимала в пальцах телефон и ждала каждое мгновение, что Адам наберёт её номер. Но минуты всё текли, а он почему-то не звонил. Хотя ведь должен был… Должен был понять, что чудовищно ошибся, когда допустил даже отголосок мысли, что она могла его предать. Должен был просто найти её, сказать, что готов дать ей крохотный шанс объясниться — то немногое, о чём она его просила. И выслушать — потому что у неё было, что ему сказать.

Но в голове Евы звучали его слова, и с каждым мгновением, которое разделяло их с Адамом, росло и убеждение в том, что всё случилось взаправду.

«Убери её».

Он просил убрать её, будто Ева была каким-то мусором, даже смотреть на который у Адама не было сил. Он многое сказал ей того, что до сих пор выжигало изнутри её душу, но именно эти слова показались убийственными.

«Убери её».