Да, был

В понедельник дядюшка Ганс пришел на работу с рюкзаком за плечами. Он бросил рюкзак в ящик с углем возле уборной и подмигнул Русину:

— Кое-что для вас. Чтобы не было подозрений, специально выезжал из Альбаха… подобрал у ветошников. Старенькое, но лучше, чем полосатое. Как раз на тридцать марок.

Семь пар хлопчатобумажных брюк, два пиджака и несколько кепок Русин, Старко и Иберидзе тайком перенесли в «блок».

На второй день дядюшка Ганс таким же порядком принес три костюма:

— Это, — сказал он, — вам и двум вашим товарищам от меня…

Русин попросил попытаться установить связь с военнопленными на авиационном заводе и узнать, где поблизости имеется маленький гарнизон.

— Доступ в лагерь при заводе исключен, — ответил дядюшка Ганс, — там эсэсовская свора и после побега смельчаков введен жесткий режим. А насчет гарнизона, — вы имеете в виду небольшую команду, — посмотрим. Команд много…

Вскоре Фриц Блашке получил большой заказ. В связи с этим пришлось освобождать гараж и два капитальных сарая. Работали ночью. Фриц сам руководил работой, торопил и даже изредка покрикивал на пленных. Не успели пленные передохнуть, во двор начали въезжать машины, груженные трубами, листовым и полосовым железом, досками, красками в бидонах и бочках, прессом для холодной штамповки.

В тот день с утра до обеда у распахнутых настежь ворот топтались эсэсовцы, вооруженные автоматами. Как потом узнали от Фаины, их прислал Зепп. Он боялся, как бы в суматохе кто-либо из пленных не вздумал сбежать.

Вскоре дядюшка Ганс принес Русину десятикилометровую карту Германии. На ней в двадцати пяти километрах северо-восточнее Альбаха стоял красный кружок, — там располагалась команда службы наблюдения местной противовоздушной обороны, а в лесу западнее Альбаха — синий крест — сторожка лесника Отто Людиш, готового принять пять-шесть беглецов.

— Что бы ни случилось у Блашке, — сказал дядюшка Ганс, передав карту, — ни один альбаховец ему не поможет. Помощь может быть только извне…

Стараясь усыпить бдительность хозяина, пленные работали не покладая рук. В течение двух месяцев дядюшка Ганс на гроши, получаемые от Русина, ухитрился раздобыть и принести до тридцати «цивильных» костюмов. Пленные хранили их под матрацами.

Аккуратно получая десять марок пфеннигами, Иохим решил, что пленные смирились с участью и только изредка незло покрикивал на них.

Нечаев — он работал в мастерской — систематически приносил в «блок» обрезки труб и прятал тоже под матрацы — в руках смелого чем не оружие?

План побега был обдуман до деталей. В один из вечеров пленные переоденутся, вооружатся обрезками труб и. как только Иохим зайдет в «блок» объявить «отбой», Иберидзе и двое пленных схватят его, свяжут и заткнут рот кляпом. Завладев ключами и пистолетом, пленные проникнут во двор, обезвредят или ликвидируют охранника в сторожке у ворот, — это даст им второй пистолет — на хозяйской двухтонке поедут на северо-восток, с налета обезоружат команду МПВО, а там один путь — на Восток. Машину поведет Нечаев. С рассветом бросят грузовик и по лесам, через Польшу проберутся в партизанские районы.

Опаснее Иохима и ночного сторожа были собаки. За стенами «блока» бодрствовали три пса, а на ночь во двор выпускали здоровенного волколава. Решили отравить их. Дядюшка Ганс пообещал принести «волчьего зелья». Еду для собак варила Тося.

— Ну вот! — ликовал Нечаев. — Теперь дело пойдет!..

— А Фриц? — напомнил Иберидзе.

— А Фрица забыли, — согласился Русин. — А ведь он, если услышит шум, поднимет тревогу, по телефону даст знать и в полицию, и в гестапо, и Зеппу… Гм… Придется кое о чем расспросить у Фаины…

— Фриц спит как убитый. Ему только до постели добраться, а там хоть из пушки пали, — уверяла Фаина. —■ А телефон я отключу. На чердаке провода и телефонные и сигнализационные. Перережу, и — все. Счастливо вам…

— А может быть с нами пойдешь? — спросил Русин. Девушка побледнела, ухватила за руку Русина:

— Владимир Николаевич, дорогой, только скажите, задушу Фрица и пойду… Подушкой задушу… В походе мешать не стану. Возьмите!..

…На намеки Нечаева бежать со всеми Катя с грустью ответила:

— Трусиха я, плакса, выстрелов боюсь. Камнем на шее у вас повисну…

А Тося озорно тряхнула стриженной головой и, прежде чем Нечаев задал вопрос о побеге, проговорила:

— Вы, Костя, зря говорите о юбке. Свою я разом сменю. А нет, так в ней смогу постоять за себя.

Оставалось неясным, как отнесется к побегу Перерва и трое сторонников «тихой жизни».

Иберидзе предлагал силой увести трусов и, если потребуется, по приговору коллектива, — убить. Старко и Нечаев возражали. Вальц взялся поговорить с Перервой, своим однополчанином.

Перерва держал себя недружелюбно. Выслушав Вальца, поплевал на огрубевшую ладонь, ногтем колупнул ее и, будто речь шла о способе выведения мозоли, сказал:

— Поймают вас и расстреляют. Сам небось слыхал: «Кугель!» А то еще хуже: в такие лагеря загонят, что рад не будешь. Блашке хоть человечный, не вредный…

— Да пойми ты, — урезонивал Вальц, — после нашего побега вас расстреляют хотя бы за то, что молчали.