Да что вы знаете о настоящих принцессах?

В конце концов женщины основали что-то вроде клуба домашних забот. Леди Анна взяла на себя все хлопоты по содержанию дома, а леди Мария — все, что касалось обучения детей. Первое время она просто пыталась найти достойных нянек и гувернанток, которым приходилось выдерживать непростое собеседование, чтобы получить место. Если с няньками все было более-менее благополучно, то гувернантки в доме больше чем на пару недель не задерживались.

У леди Марии было только две страсти, это дети и книги, причем после смерти она смогла отдать второй из них гораздо больше времени, чем при жизни. Ведь теперь ей не нужно было отрываться на удовлетворение таких низменных телесных потребностей, как сон и еда. Она, в отличие от всех приличных призраков, редко была в курсе того, что творится в доме, могла пропустить приезд высокопоставленных гостей, а однажды умудрилась не заметить пожар, который, впрочем, был быстро потушен и не успел вырваться за пределы кухни и причинить особого вреда. Зато ее всегда было легко найти. Если она не занималась со старшими детьми в классной комнате, значит, она присматривала за младшими в детской или наслаждалась компанией пыльных фолиантов в графской библиотеке. Отчаявшись найти хоть кого-то, кто бы соответствовал ее требованиям на место учителя, она взялась за преподавание сама и с удовольствием учила детей всему, что знала, а знала она, надо признать, немало.

Новость о том, что бывшая графиня Динтон приставлена к детям графа в качестве гувернантки, имела в свете гораздо больший успех, чем новость о ее отныне бесплотном существовании. Несколько дней это известие даже считали одним из самых пикантных в свете. Ликование высокой общественности несколько гасило то, что одна графиня на все ехидные намеки и откровенные насмешки неизменно отвечала, что дорогой Марии виднее и она бесконечно доверяет ей в вопросах учености и обучения, а вторая невозмутимо шелестела, что если среди желающих приобщить ее дорогих малюток к источнику знаний найдется хоть один, который будет знать об этом источнике хоть на крупицу больше, чем она, то она в то же мгновение уступит это почетное место. Под напором этих аргументов общественность вскоре сдалась, и новость перетекла из разряда пикантных в отдел «у каждого свои причуды».

В данный момент обе леди явно наслаждались беседой.

— Тео такой добрый мальчик! Такой любящий сын! — раздавалось приятное контральто леди Анны.

— Грегори так возмужал! Настоящий джентльмен! — шептала в ответ леди Мария.

О том, что добрый мальчик в свой приезд умудрился довести любимую маменьку трижды до истерики, дважды до предынфарктного состояния и единожды до желудочных спазмов, умалчивалось. Впрочем, о том, что возмужавший джентльмен начаровал в комнату сестер, когда они принимали у себя подруг, фантом крысы размером с овчарку, что в свою очередь стало причиной двух обмороков и трех истерик, тоже не упоминалось.

После того как дамы поделились положенным количеством тоскливых вздохов и восторженных ахов, беседа перетекла от тем, рвущих материнскую душу на куски, к темам более прозаическим.

— Милая моя, я же совсем забыла вам рассказать! — воскликнула леди Анна, отнимая безжалостно измятый платочек от растертых до красноты глаз. — Сегодня у меня с визитом побывал мой брат, лорд Палмсбери. Вы должны помнить его, он гостил у нас вместе с дочерью лет десять назад.

— О… Конечно! Я помню! Такой импозантный мужчина! — тихонько подтвердила леди Мария. — И такая милая крошка! Такая забавная и непосредственная! Мне тогда казалось, что вся ее речь состоит только из вопросов… Она замолкала только в присутствии Грегори! Он необычайно ее смущал…

— Да, это именно они, — улыбнулась леди Анна. — Джеймс сказал, что… Впрочем, это касается не только нас. Чарльз, дорогой, будь добр, составь нам компанию!

Чарльз Сэндридж, виконт Динтон, отложил газету, чтением которой наслаждался, разместившись в кресле неподалеку от хихикающих и таинственно перемигивающихся сестер. Он легко поднялся и, оставив на сиденье недочитанные листы, направился к мачехе, мимоходом задев стол, за которым сидели девушки, склонив друг к другу белокурые головки. Между ними стояла полураскрытая книга, содержимое которой и было темой их бурного обсуждения. За оживленной беседой хохотушки явно не замечали того, что происходит в комнате, поэтому, когда стол покачнулся и изящный томик с гулким хлопком приземлился между ними, они резко отпрянули друг от друга и испуганно замолчали. «Великолепная Софи»[1]— гласила витиеватая надпись на обложке захлопнувшегося тома.

Резкие, как будто рубленые черты лица Чарльза добавляли ему внешней серьезности и несколько лет к возрасту, хотя на самом деле молодому человеку едва исполнилось двадцать шесть лет. Он был высок, силен и умен. В одежде, вопреки стараниям отца, а может и благодаря им, ценил скорее практичность, нежели элегантность, абсолютно пренебрегая какими-либо признаками щегольства. Салонным разговорам он предпочитал верховую прогулку по окрестностям и объезд владений отца.