Да, я там работал: Записки офицера КГБ

Вернувшись в ВААП, я рассказал Михаилу о разговоре, он тут же бросился звонить кому-то из своих в Управлении «С»: «Да, да, Бобков дает добро, он сам к нему ходил…» Теперь, казалось, ничто и никто не мог остановить грядущих в моей судьбе перемен. Панкин, Крючков, Бобков согласились и одобрили эти перемены. Михаил при встречах в коридорах ВААПа тихо советовал мне прикупать чемоданы, а я неторопливо размышлял о том, как буду «крутить» американскую «наружку». Ну, думал я, отольются вам мои семерочные слезы, песиголовцы проклятые. Устрою я вам в Америке веселую жизнь…

Но время вдруг замедлилось, и через неделю в какой-то момент я понял — все лопнуло, ничего не выйдет опять. Ни к кому, кроме Михаила, я с расспросами обратиться не мог, да и он, переживая сильно, не смог мне ничего объяснить. Лишь месяц спустя он сказал, что вмешался кто-то из заместителей Бобкова и «зарубил» мою кандидатуру. Это могли сделать только два совершенно разных человека, причем с одинаковым удовольствием: «Палкин», хотя трудно представить его перечащим Бобкову, или «Дед», взбешенный тем, что его обошли, не явились на поклон.

Я знал, что годы уходят и такого предложения я никогда больше не получу. У меня отняли то, что сейчас отнято у большинства населения нашей страны, — «завтра». Даже когда у человека есть самое скромное, непритязательное «завтра», он живет, чувствует, работает совсем по-другому. Человек, у которого нет «завтра», существует вчера.

****

Я не особенно ломал себе голову над тем, что произошло, — то ли за мной все еще тянулся 1968 год, то ли это была чья-то личная неприязнь, то ли, наконец, Бобков сказал одно, а сделал другое, это не имело уже практического значения, и особенно задумываться над этим не стоило. Задуматься — значило согнуться, а спина моя оставалась прямой.

Вокруг творилось такое, что судьба или судьбы отдельных людей, как всегда в нашей стране, значили все меньше и меньше — ведь нас было чуть ли не 300 миллионов. Скончался очередной генсек, давший жизнь рекордному числу анекдотов, его сменил человек, с которым многие связывали многие надежды, а в «Доме» была бесконечная Рождественская ночь — многим казалось, что теперь для КГБ настанут какие-то необыкновенные времена. Но веселились не все — никакие россказни об интеллектуализме Андропова не могли перечеркнуть его принадлежности к старой партийной элите, и он, хотя и с некоторыми девиациями, шел по тропе, проложенной его предшественниками и единомышленниками. Он не мог быть другим.

Мнимые послабления диссидентам, попытки поднять трудовую дисциплину, проверяя документы у прохожих и допытываясь у них, почему они не на рабочих местах в рабочее время, «андроповка» — вот и все, что запомнилось. Да, он был лучше многих, но он был такой же, как они, и делал все так же, как они. И думал так же, как они, наверное. И именно он выпестовал провозвестника новой эры, эры победы Запада в третьей мировой войне, глашатая перестройки, не способного разглядеть даже собственный политический конец, — первого и последнего Президента СССР.

Жизнь продолжалась, а вместе с ней и работа — ее всегда хватало. Помню, сразу после истории с Управлением «С» я поехал в Хельсинки.

В основном поездки в Финляндию были, конечно, поездками ВААПа, и я добросовестно работал на Агентство. А в «Доме» меня то наставляли «присматривать за Глазуновым в четверть глаза», то наказывали выяснить, почему это одно из старейших издательств — «Отава» опубликовало воспоминания о Шостаковиче очередного невозвращенца Самуила Волкова. Или, к примеру, почему другое издательство, тоже одно из самых солидных, «Вернер Сёдерстрём», собирается издавать «гнусную антисоветскую стряпню» Мартина Круза Смита «Парк Горького» и как бы помешать этому…

Я долго и безуспешно пытался убедить «искусствоведов в штатском» в том, что «Парк Горького» вовсе не антисоветская, а как раз просоветская книга, что один ее главный герой, американец, выведен совершенным негодяем, а другой — его русский оппонент — «хорошим парнем», и именно он одерживает победу в острой детективной истории — куда там… Если не ошибаюсь, именно под это поручение я и познакомился, а потом и подружился с заместителем директора «Вернер Сёдерстрём» Матти Снеллом, его очаровательной секретаршей Хеленой Арракоски и его другом Симо Мяенпяя.

Не помню точно, на скольких языках говорит Матти, но русский он явно выучил на каких-нибудь военных курсах «по подготовке к отражению русской агрессии». Матти видел меня насквозь и охотно разъяснял мне, почему «Отава» и «Вернер» издают не то, что хочется Кремлю, а именно то, что интересно финскому читателю, и то, на чем издательства могут заработать…

А фильм по книге, довольно известный у нас и неплохо сделанный, снимали в Хельсинки…

Матти рассказывал, что жители финской столицы не испытывают большой радости от съемок таких фильмов: красные флаги, лозунги, фанерные броневики, «человеки с ружьем», белогвардейцы, штурмы то Зимнего, то чего-то еще сильно надоедают даже спокойным финнам. А это ведь только кино…