Да, я там работал: Записки офицера КГБ

Это было время больших перемен. В ВААПе сменилось «первое лицо»: Борис Дмитриевич Панкин, издав везде, где было можно и нельзя, нетленные труды министра иностранных дел СССР А. А. Громыко и его родственников, отбыл послом в Швецию — в МИДе это вызвало взрыв бешенства среди возможных кандидатов на должность, а в Агентстве зажурчали разговоры об использовании служебного положения в личных целях…

За два-три года до описываемых событий, кажется, в 1978 году, мне пришлось пережить одно из сильнейших разочарований: еще раз были разрушены мечты о работе в разведке.

Как-то Михаил Привезенцев рассказал, что по его «наводке» мною заинтересовалось Управление «С» ПГУ, и якобы даже мое дело взяли на просмотр в один из отделов этого Управления. Как сейчас многим известно, Управление «С» занималось работой с нелегалами — разведчиками, тайно внедренными в зарубежные страны и общества. Эта часть работы разведки — самая секретная, самая рискованная и самая интересная. К тому времени я отвлекся от беспочвенных мечтаний и был совершенно удовлетворен работой, поэтому отреагировал на сообщение Михаила довольно прохладно, воспоминания о несбывшихся мечтах не подогревали новые надежды. 20-летие моей работы в КГБ я скромно, ну прямо как Штирлиц, отметил рюмкой вина в номере гостиницы «Гран Бретань», мне было под 40, казалось, что лучшее уже позади. Я твердо знал к тому времени, что никакие знания, навыки, подготовка, совершенно ничего не значат, если они не опираются на связи или «полезные знакомства». Ни то, ни другое я использовать, увы, не умел.

Михаил втолковывал мне, что такое предложение чекист получает раз в жизни, что он уже советовался с Вощининым, и тот обещал поговорить с Панкиным о поддержке моей кандидатуры. Речь шла о должности представителя ВААПа в США, которая и должна была стать «крышей» для сотрудника Управления «С». Я, как Станиславский, бубнил Михаилу: «Не верю, не верю». На этом разговор и закончился.

Миша предупредил меня, что «Деду» — ни слова; во-первых, заревнует, во-вторых, не захочет потерять «раба», в-третьих, кому-нибудь обязательно сболтнет.

Я продолжал вертеться в круговороте интересных занятий и почти забыл о разговоре, как вдруг Вощинин пригласил меня в кабинет и сказал, что готовится к разговору с Панкиным о моей кандидатуре на пост представителя ВААПа в США. Я так и сел.

Прежде всего поддержка и доверие такого человека, как Вощинин, значили для меня очень много. Николай Михайлович вряд ли хоть раз в жизни покривил душой и «споспешествовал» недостойному человеку, непригодному для какой-то работы. Затем, это означало, что я, черт возьми, стал настоящим ваапмэном — и даже лучшим, чем многие «чистые» сотрудники Агентства. Такой пост никчемному человеку руководство ВААПа не предложило бы — имелся уже печальный опыт, и не только в США.

Но никакого оптимизма, однако, я не почувствовал: что-то еще скажет Панкин, да и как можно на «подкрышной» работе перебираться из одного управления КГБ в другое, да и гожусь ли я для Управления «С», наконец?

А Привезенцев гнул свое — опыт работы у меня огромный, чего не умею, тому научат, если Панкин согласится, переход будет проделан мгновенно и т. д., и т. п.

Громом среди ясного неба было сообщение Николая Михайловича о том, что Панкин мою кандидатуру поддержал и даже сказал что-то одобрительное… Да неужели я так хорош?

Еще один разговор с Привезенцевым:

— Ну, старик, все на мази. Панкин уже говорил с Крючковым (тот был тогда начальником ПГУ). Вот только одна зацепка — боятся наши выходить на Бобкова, уж очень не любит он отдавать свои кадры…

Я пошел к Ф. Д. сам — теперь и я уже «завелся» и, почувствовав доверие и поддержку столь уважаемых мною людей, хотел «досмотреть кино до конца».

Бобков внимательно выслушал мое сообщение, оперся щекой на руку и, разглядывая меня, спокойно спросил:

— Ну а как ты сам-то?

Я так же спокойно ответил, что работаю в контрразведке — сначала в «наружке», потом в 5-м Управлении — 20 лет. Предложений, подобных тому, что сделано мне, дуракам не делают — это ясно. Есть и еще один, возможно, самый главный для меня аспект: не было никаких «блатных» звонков или хлопот, я никуда сам не вылезал и принимаю доверие, оказанное мне, не только на свой счет, но и на счет тех, кто были моими наставниками и учителями. Если возражений у начальства не будет, я бы принял предложение разведки.

Бобков еще раз внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Ну что ж, прямо скажу — жалко тебя отдавать. Но если все так получается, то пусть получится.

И он пожелал мне удачи.

Неделю или две меня хлопали по плечу глубоко уважаемые мною люди, но рукопожатие Бобкова для половины обитателей «Дома», и меня в том числе, означало нечто более весомое.