Да победит разум!

«Непосредственные цели, определявшие советскую политику в Восточной Европе во время войны и сразу после нее и влиявшие на отношение Советского Союза к ней, можно разделить на пять главных областей предполагаемых советских интересов. Первая включает желание влиять на страны, расположенные непосредственно у западной русской границы, для того чтобы не пустить туда Германию, бывшую в прошлом главной угрозой безопасности России. Нет сомнений, что с точки зрения доядерной эпохи советские лидеры не могут быть уверены в том, что поражение Германии обеспечит безопасность Советского Союза и что не повторится ситуация, создавшаяся после Первой мировой войны. Озабоченность Москвы безопасностью была сразу понята западными державами, особенно ввиду военных усилий России во время войны. Премьер-министр Уинстон Черчилль часто утверждал во время войны в палате общин, что Запад желает пойти на далеко идущие уступки для того, чтобы гарантировать Советскому Союзу безопасность перед лицом Германии на условиях, приемлемых для русских. В результате западные лидеры были склонны избавить Советский Союз от сомнений, когда речь зашла о второй цели Советов: обеспечить условия для того, чтобы Восточная Европа не контролировалась своими внутренними элементами, которые, будучи враждебны Германии, были столь же враждебны и Советскому Союзу. Сталину не потребовалось больших усилий для того, чтобы показать, что Восточная Европа не сможет защитить СССР от возрожденной Германии, если не пожелает тесно сотрудничать с СССР[120]. Отсюда, – продолжал Бжезинский, – очень важно, чтобы Восточная Европа была не просто недоступна для Германии, но чтобы она управлялась режимами, очищенными от всех противников СССР. Учитывая сложившийся баланс сил, Сталин мог единолично по собственным критериям решать, кто является врагом СССР».

«Остальные три предполагаемые советские цели относительно Восточной Европы представляются менее очевидными для Запада, или, возможно, Запад просто не имеет средств им противостоять. Одна из них – использование Восточной Европы для восстановления советской экономики. Разрушения, причиненные СССР немцами, можно ликвидировать намного быстрее, привлекая капитал из Восточной и Центральной Европы, а также путем вывоза предприятий и ресурсов. Поскольку это касалось стран оси, то есть Болгарии, Венгрии, Румынии, а также самой Германии, постольку западные страны выразили свое согласие и была одобрена политика репараций. Ситуация сильно отличалась в случае Польши, Чехословакии и Югославии, то есть стран-союзниц по антигитлеровской коалиции. Здесь не могло быть и речи о прямых репарациях, но в Польше и Югославии Советский Союз сумел получить некоторые экономические преимущества. В случае Польши это было включение Восточной Польши в состав Советского Союза и вывоз промышленного оборудования из отошедших Польше районов Германии в качестве компенсации за германскую оккупацию части советской территории. В Югославии были учреждены совместные компании, которые, по утверждению югославов, СССР находил прибыльными».

«Можно легко догадаться, что четвертой целью было недопущение капиталистического мира на освобожденные территории Восточной Европы, так как была высока вероятность того, что капиталисты будут поддерживать движения, враждебные СССР. Нет сомнения, что советские лидеры даже на пике совместных действия с союзниками учитывали возможность того, что однажды, после окончания войны, капиталистический мир снова ополчится на СССР[121]. Многие подозрения относительно якобы имевших место контактов британцев и американцев с антинацистскими группами были основаны на идеологическом допущении о типичном поведении капиталистов. В результате англо-американские декларации о том, что послевоенные правительства в Восточной и Центральной Европе должны быть демократическими, вероятно, воспринимались в Москве с большой долей недоверия. Кремль, несомненно, подозревал, что такие правительства должны были стать трамплином для последующей капиталистической агрессии против СССР».

«Пятая вероятная цель тесно связана с предыдущей. Если идеологические предпосылки играли роль в кристаллизации советских оборонительных интересов в Восточной Европе, то, вполне вероятно, присутствовала и другая часть идеологической ориентации, а именно наступательная. Ленинско-сталинская стратегическая концепция всегда подчеркивала важность сильного плацдарма для экспансии, и было неизбежным, что любое присоединение территории рассматривалось как движение социализма к его окончательной победе. Невозможно не соотнести новую политическую ситуацию в Восточной Европе с этим историческим процессом, особенно если учесть, что эта область в пространственном отношении ушла из-под капиталистического влияния, а во временном отношении покинула капиталистическую эру. Было бы неразумно не считать установление советской власти в Восточной Европе еще одним революционным поворотным пунктом в процессе, который не должен был останавливаться»[122].