Да родится искра. Часть 1

В Зале Приемов стоял нестройный гул, народу набилось как сельди в бочку. Это был просторный сруб невдалеке от княжьего терема с четырьмя маленькими застекленными окошками ближе к потолку. В вечерний час он освещался масляными лампами да чадящими факелами, что отбрасывали дрожащий свет на стены, увешанные медвежьими и оленьими шкурами и яркими гобеленами на сюжеты далекой древности: о прибытии в Нидьёр перволюдей вместе с Сыном Пламени, основании Дома Негаснущих Звезд, безумном побеге Хатран к заснеженным пустыням и великих победах над ордами свирепых чудовищ, коим несть числа. Искусство ткачества очень ценится на севере и по-прежнему передается от матери к дочери из поколение в поколение.

Кресла для княжеской четы были устроены на возвышении рядом друг с другом, что подчеркивало равнозначный правящий статус Харси и Аммии. По обеим сторонам от них, кроме Феора, расположилась целая свора советников, помощников, управляющих и писцов – всем, за исключением последних, приходилось стоять, как и горожанам, толкущимся в задней части зала.

Прошений в этот день было как никогда много. То и дело кто-то входил и выходил, впуская внутрь морозный предзимний воздух. Даже у привычного к долгим собраниям Феора колени трещали и молили о милосердии. Из бесконечного множества жалоб и донесений по-настоящему важных и требующих немедленных мер нашлось всего пару.

Охотники бранились, что кто-то скупил выводок почти всех собак в городе и теперь цены на оставшихся поднялись втрое. В зимнюю пору псы служат тягловой силой для саней и помогают загонять дичь, а без мяса и подвозов съестного из Сорна и Башен похлебка гуще не станет, поэтому Гансу и Феору отдали поручение отыскать истинного владельца собак и заставить его распрощаться с новоприобретенным имуществом, сулившим немалый барыш. Глянув на торгового советника, Феор пришел к мысли, что тот, если и не принимал участия в этом сговоре, то, по крайней мере, прекрасно знает имя предприимчивого дельца.

Внимания стоила и упомянутая Вольными кланами южан проблема ученичества важнейшим ремеслам. Искусники не хотели брать в подмастерья никого, кроме собственных детей, потому как, чем меньше конкуренция, тем большую выгоду получала семья, а мастер мог заломить за произведенный товар любую, даже запредельно высокую цену.

Задачка вышла не из легких. Действительно, потакать непомерным аппетитам умельцев не следовало, но и так запросто навязать им учеников нельзя – большинство может собрать скарб и уехать еще до рассвета, ведь хорошему работнику везде найдется место. Человек в этом погибающем мире до последнего вздоха заботился только о собственном кармане.

Вслух Харси обещал южанам подумать над разрешением вопроса. Это означало, что ломать голову придется Феору.

Дело последнего просителя оказалось самым горьким и непростым. Пожилая женщина, заплаканная и растрепанная, в оборванных одеждах, всхлипывая и утирая слезы, явилась в Зал Приемов, когда первый советник уже намеревался объявить окончание треб.

Подручный Харси протиснулся через толпу и шепнул им на ухо, что старуха эта родом из деревни близ Шелковицы. Регент мрачно переглянулся с Феором и приготовился выслушать очередное горестное излияние.

Она вышла к Харси и княжне без поклона, назвалась Ульмой и поведала историю о том, как в прошлом году потеряла из-за стычки с порчеными отца и мужа, а на днях схоронила двух сыновей в Шелковице. Люди позади Ульмы вздыхали и качали головами, сочувствуя ее безутешному горю – многим из них довелось пережить подобное.

Женщина была на грани – она не говорила, а метала слова в Харси с отчаянием и ожесточением, почти злобой в голосе. Под шквалом обвинений регент опустил глаза, нахмурился, вцепившись в подлокотник кресла. За четверть часа он будто постарел лет на десять. Стали отчетливее видны сети глубоких морщин, еще ниже опустились уголки губ. Аммия тоже не смогла сдержать эмоций и тихонько хныкала, утирала слезы алым платком.

– Что же ты, регент, безвылазно сидишь тут, когда люди твои каждодневно льют кровь?! – дерзко упрекала Ульма, вперившись в Харси горящим взором, – Доколе сам будешь прятаться за каменной стеной, отправляя наших сыновей на смерть?! Боишься, что порченый тебя в нору утащит?!

Речи женщины были полны грубости и откровенных насмешек. Неудивительно – с уст человека, лишенного надежды, могли сорваться и не такие вольности. Когда Ульма умолкла, и в зале стало слышно только шипение факелов и завывание ветра снаружи, Харси набрал в грудь воздух и поднял на нее глаза.

Неподдельная печаль на лице его выдавала чувства без слов – вести об утратах он всегда переносил тяжело, особенно после трагической гибели жены и единственного сына шесть лет назад во время ледохода. Тогда что-то в нем оборвалось, будто лопнула одна из струн, связывающих дух его с этим миром. Нет сомнений, что и сейчас он вспоминал о них.