Да родится искра. Часть 1

И именно в такие редкие моменты Феор чувствовал, что Харси мог бы стать достойным князем, если развить и вывести на первый план в нем эту часть характера – показать мужа заботливого, решительного, честного и справедливого.

– Скорблю вместе с тобой, Ульма. Твои защитники – настоящие герои, что достойно послужили Дому, и подвиги их не забудут в веках. Назови же их имена, дабы мы восславили доблесть сынов твоих, мужа и отца. Знай, что не держу я зла на тебя за обидные слова, – сказал регент, постаравшись придать голосу мягкость.

Женщина горделиво задрала нос, но не ответила, и он продолжил:

– Помню, как в двенадцать лет я пошел с дядей на соседний двор, ибо там зажгли сигнальный костер. Отца к тому времени уже схоронили, так что смерть я познал рано. Мы шли в первых рядах, не прячась за спинами и не тушуясь. Там, в тумане, я впервые встретил ее лицом к лицу так близко, как никогда раньше. Нельзя забыть эти горящие ледяные глаза, – Харси невесело хмыкнул, вновь вернувшись мыслями в детство. – Тогда я выжил чудом, меня оттащил в сторону какой-то пастух. А вот дядю не уберегли, и с тех пор почти тридцать лет на поясе моем ножны. Едва ли не каждую неделю кто-то погибал, а место его занимал другой. Поверь, я понимаю тебя, ведь я тоже потерял почти всю семью. И не по своей воле, но по воле брата я стал князем-регентом. Бремя это не позволяет мне биться в строю, как раньше.

Харси сделал небольшую паузу, обвел взглядом присутствующих. Люди молчали.

– Но ты права, недостойно князя сидеть взаперти, пока другие держат щиты. Обещаю, что не позволю скитальцевой своре свободно разгуливать по нашим землям. Я сам отправлюсь в Южную четверть и оттесню врага до самых границ, а что касается змея – того чудовища, погубившего Шелковицу – мы выследим и прорубим чешую его, какой бы крепкой она не оказалась.

Регент поднял руку открытой ладонью над плечом, закрепляя слово клятвой.

– Чего стоит твоя скорбь? Разве она вернет их? – с отчаянием воскликнула Ульма. Глаза ее покраснели от бессонницы и неутешных слез. Она не слышала речей его, ибо слух притупило беспросветное горе.

Люди в толпе в смущении переглядывались, тихонько шептались, опускали головы.

Харси терпеливо отвечал:

– Не вернет. Ни я, ни Хатран, ни сам Умирающий Творец не оживит их, но память о них будет жить в наших сердцах, ибо теперь они несут корабль Маны по просторам небесных высей. И я знаю, что нет в мире слов, способных утешить тебя. Поэтому все, что я могу – это разделить твою тяжкую долю на всех нас.

Он встал с кресла, подошел к Ульме и крепко обнял ее. Женщина оцепенела от неожиданности и лишь спустя несколько мгновений в зале послышался ее горький плач – она приняла объятья и позволила слезам смыть упреки и оскорбления, слетевшие с языка.

Окружающие тоже невольно прониклись и стали утирать щеки. Не отнимала рук от платка и Аммия, что последовала примеру Харси, тоже подошла к бедной старухе и обняла ее сердечно, будто родную мать.

На том требы кончились. Зал скоро опустел. В кое-то веке Харси изменил своему упрямству и сделал правильный выбор.

В предвечерние часы, когда солнце теряло силу и клонилось к закату – навстречу окутанным призрачной дымкой горам, первый советник любил с флягой медолюта приходить к могиле безымянного рыцаря в старгороде.

Когда-то население Искорки было так велико, что домики лепились друг к другу густо-густо, и едва выйдя за собственный порог, ты оказывался у соседского частокола. Но напасти плодились, как грибы после дождя, и с годами людей становилось все меньше. В обжитых районах образовались пустыри, и даже регулярно прибывающие целыми толпами беженцы с южных земель не могли объять наскоро поставленными хибарами все свободное пространство.

После большого пожара двадцатилетней давности люди переселились на новое место, и едва ли не половина старгорода оказалась заброшена, осталась лишь тропинка к могиле.

Фегорм, последний из перволюдей, слуга самого Гюнира, покоился, конечно, не здесь, но именно этот холм избрал народ для отправления молитв и воззваний к божественной справедливости. Люди шли сюда, несмотря на то, что в преданиях фигура эта была весьма противоречива: Фегорма проклинали за то, что он бросил повелителя и не пошел за ним к Пепельной Завесе, где Гюнир навсегда затерялся. Он же, единственный оставшийся в живых рыцарь из его свиты, – нарушил клятву оберегать господина, сбежал и испустил дух где-то в одиночестве.

Над могилой возвышался огромный, иссеченный ветрами и покрытый бурым мхом камень, будто палец указывающий на звезды. Отсюда открывался отличный вид на долину внизу.