А простая она. Вдаль, насколько хватает взора, и там, где вид не застилают стволы и ветви с листьями и хвоей – тайга, тайга… А вернее, каменистые и пологие холмы, поросшие этой самой тайгой. В хорошем месте, значится, построена чёртова База для операторов дронов. И даже уцелела она от разбомбления… Ну, или не уцелела, раз весь персонал вынужден был эвакуироваться. Похоже, атака была не традиционная, бомбово-ракетная, а химическая, или биологическая.
Но вот вопрос. Куда и как отчаливали все эти эвакуировавшиеся пот
А очень быстро я выяснил этот вопрос, когда начал спускаться в ближайшую достаточно широкую и пологую лощину, внимательно осматриваясь по сторонам, и следя, чтоб никакие камни из-под ног предательски не вылетали.
Внизу, там, где мирно журчал под поросшими мхом камнями и обломками маленький и кристально чистый ручеёк, навалено их оказалось буквально грудами. Уходящих вниз, вниз, насколько хватало взгляда – и там белевших, словно выходы каких меловых пород.
Черепов.
Некоторые казались почти целыми – видать, оказались крепкими. Другие, которые явно несло потоками весенних ливней по камням русла, казались помятыми, повреждёнными, расколотыми. Да и вообще, если б тренер не объяснил, что череп – самый крепкий и долго сохраняющийся предмет, остающийся от человека, (Как не вспомнить: «Бедный Йорик!») сильно удивился бы я. И мог бы подумать, что катастрофа произошла не пятьсот-шестьсот лет назад, как решил вначале, а всего каких-нибудь сто-двести…
Ладно, суть понятна. Не спасся никто из этих бедолаг. Впрочем, почему – бедолаг? Готов поспорить на свои брюки (Которых до сих пор нет! И хожу я, подобно Гераклу какому – в шкуре!) против большого казана плова от Раисы Халиловны, что и сами эти операторы отнюдь не коров пасли на территории противника… Так что получили, получается, по заслугам.
Иду по берегу ручейка вниз, но потом решаю, что так я снова приближаюсь, как балбес, к любимому берегу реки, и, следовательно, попаду опять к чёртову порту. Поэтому меняю планы, и лезу теперь на противоположный склон лощины. Переваливаю через гребень, и по следующей лощине, ничуть, кстати, не отличающейся от оставшейся позади, начинаю подниматься вверх – к истокам текущего и здесь ручейка. Из которого я, кстати, наконец решился напиться.
Когда добрался до более-менее ровного места, порадовался, что нога кабанчика, несмотря ни на какие мои приключения, сохранилась при мне. Вот и развожу очередной костёр, нарез
Поев, лежу с полчасика, перевариваю, думаю, вспоминаю произошедшее. Потом скрепя сердце поднимаюсь: нефиг сачковать, нужно работать. То бишь – обследовать. Вот и двигаюсь дальше – мне бы найти убежище какое, а то солнышко-то… Зенит давно перешло.
Через пару часов подъёма деревья стали как-то пожиже, стволы потоньше, и покривей. Да и стоять стали куда реже, так что если б кто следил за мной, теперь-то никого я своими перемещениями в стороны в заблуждение не ввёл бы – почти как на ладони я! Но упорно лезу вперёд и вверх. Рассчитывая, что чем неприглядней и голее будет окружающая меня природа, тем меньше у меня шансов нарваться на каких-нибудь очередных сердитых и голодных зверушек.
Вот некстати вспомнил: боковым зрением вижу, как мелькнула по земле какая-то тень, и инстинктивно бросаюсь наземь, откатываясь к ближайшему стволу. А молодец я.
Сердито заухавший гигантский филин, со своими пушисто-перистыми охотничьими крыльями, конечно, приблизился абсолютно бесшумно. И тормозя, ими не хлопал, как давешний орёл-кондор. Но когда пернатый хищник уклонился от встречи с землёй, и взмыл вверх, плюхнувшись на ближайшую толстенную ветку, и обернулся ко мне «лицом», явно здорово сердился. Потому что и гугукал на меня, и клювом щёлкал, и глазищи свои выразительные на меня выпучивал, и крылья приподнимал – словно угрожая. Ещё и пёрышки свои распушил – тот ещё пучок для набивки подушек…
А я парень мирный и незлобливый. Если меня сожрать не удалось, особых претензий почти не высказываю. Вот и сейчас я только пальцем у виска покрутил, другой рукой показав фигу морде моего пернатого друга, размерчиком напоминавшую, если честно, медвежью. Да, собственно, и размах крыльев у моего сердитого пушистика не меньше четырёх метров: не гриф, конечно, давешний, но и не воробушек какой. И явно рассчитывал застать меня врасплох. Оно и верно: я устал с непривычки от лазания по горам, и наверх почти не поглядывал.
Смотрю я, проняло моего филю: после того, как показал я ему, что думаю о его мыслительных способностях, фыркнул он, снялся он с места, и отвалил восвояси. То есть – в неизвестном направлении. Я, однако, посчитал нужным проводить его взглядом, а когда он скрылся за ветвями, и запрыгнуть на ближайший подходящий ствол. И по его веткам быстро забраться на самую верхушку: ну как верхушку – не выше пяти метров, но господствующую над окружавшей местностью.