Да здравствует Государь!

15 июля 1890 г. Зимний дворец

Георгий оглядел разложенные перед ним листы. Весь вчерашний вечер и сегодня с утра отложив прочие дела он изучал все что люди Плеве нарыли на двух генералов — живого и мертвого. Вот все эти салонные мыслители любят насмехаться над темными мужиками что сетуют — мол надо царю сказать правду какую «баре» скрывают — а то ведь не знает — то царь-батюшка… А «царь-батюшка» и в самом деле столько всего не знает!

Вот письмо барона Врангеля — тот вспоминал, как в свою последнюю встречу со Скобелевым, они сидели у генерала Дохтурова в большой компании — были Воронцов-Дашков, Черевин (Боже — неужто и Черевин туда же?!). И там же был и Драгомиров… Между прочим говорили и об императоре Александре III, и обсуждали современное положение. Когда все уехали, Скобелев с насмешкой изрек.

— Пусть себе толкуют! Слыхали уже эту песню. А все-таки, в конце концов, вся их лавочка полетит вверх тормашками Полетит! — только что не потирая руки, повторял генерал, — и скатертью дорога! Я, по крайней мере, ничего против этого лично иметь не буду.

— Полететь полетит, — отвечал Дохтуров, — но радоваться этому едва ли приходится. Что мы с тобой полетим с ним, еще полбеды, а того смотри, и Россия полетит…

— Вздор, — прервал Скобелев, — династии меняются или исчезают, а нации бессмертны.

— Бывали и нации, которые, как таковые, распадались, — сказал Дохтуров. — Но не об этом речь. Дело в том, что, если Россия и уцелеет, мне лично совсем полететь не хочется.

— И не летай, никто не велит.

— Как не велит? Во-первых, я враг всяких революций, верю только в эволюцию и, конечно, против революции буду бороться, и, кроме того, я солдат, и, как таковой, буду руководствоваться не моими симпатиями, а долгом, как и ты, полагаю?

— Я? — вдруг в запале крикнул Скобелев, но тут же осекся. И закончил как то странно скомкано в том смысле что стратегическую обстановку подготовляют политики, а им, военным, «в случае чего», предстоять будет одна тактическая задача.

«А вопросы тактики, — глубокомысленно заметил генерал, не предрешаются, а решаются, во время самого боя и предрешать их нельзя.»

О чем чуть не проговорился герой Плевны и Туркестана?

Он однако не только вел сомнительные речи а еще и теоретизировал. Вот его послание в редакцию «Вестника Европы».

«За последнее время я увлекся изучением, частью по документам, истории реакции в двадцатых годах нашего столетия. Как страшно обидно, что человечество часто вращается лишь в беличьем колесе. Что только не изобретал Меттерних, чтобы бесповоротно продвинуть Германию и Италию за грань неизгладимых впечатлений, порожденных французской революцией. Тридцать лет подобного управления привели в Италии к полному торжеству тайных революционных обществ, в Германии — к мятежу 1848 года, к финансовому банкротству и, что всего важнее, к умалению в обществе нравственных и умственных начал, создав бессильное, полусонное поколение… В наш век более чем прежде обстоятельства, а не принципы управляют политикой».

А вот и с позволения сказать руководящие идеи.

«В Петербурге существует могущественная польско-жидовская группа, в руках которой непосредственно находятся банки, биржа, адвокатура, большая часть печати и другие общественные дела. Многими законными и незаконными путями и средствами они имеют громадное влияние на чиновничество и вообще на весь ход дел. Всякий честный голос русской земли усердно заглушается польско-жидовскими критиками»…

Столичные острословы тут же окрестили его — Первый консул — намёк на «корсиканское чудовище» был более чем понятен.

Георгий поджал губы. Как он помнил, батюшка Александр Александрович в узком кругу тоже выражал недовольство по поводу якобы пристрастия деда к инородцам. Его злило, что Россией фактически правит армянин Лорис-Меликов, а пост государственного секретаря занимает Евгений Абрамович Перетц — сын еврея-откупщика, вдобавок брат одного из мятежников декабря восемьсот двадцать пятого… Но отец никогда не думал противиться воле деда — уважая в нем государя и отца…

А вот это уже из приватной беседы.

Правительство отжило свой век, — рассуждал генерал — оно бессильно извне, оно также бессильно и внутри. Революционеры же не имеют корней в широких массах. В России есть только одна организованная сила — это армия, и в ее руках судьбы России. Но армия может подняться лишь как масса, и на это может ее подвинуть лишь такая личность, которая известна всякому солдату, которая окружена славой героя. Но одной популярной личности мало, нужен лозунг, понятный не только армии, но и широким массам. Таким лозунгом может быть провозглашение войны немцам за освобождение и объединение славян. Этот лозунг сделает войну популярною в обществе. Ну это то уже известно…