Да здравствует король (СИ)

– Верно, как всегда. Объясни мне это, – произнесла Цирилла, кладя на небольшой столик перед собой то самое письмо.

Креван молчал. Он не говорил Цири о том, как ждал встречи, как ходил к Эредину каждый день, что ему было запрещено навещать ее в больничном крыле. Это не тот момент, чтобы сознаваться в привязанности, не тот, чтобы жаловаться на положение и опускаться в ее глазах. Эльф шагнул вперед, чтобы до столика можно было достать, лишь наклонившись. Знакомая выцветшая под гнетом времени бумага скрипнула в его пальцах. Нужно только сделать удивленный вид, притвориться читающим, смущенным, ошарашенным, нужно дать ей повод пожалеть о сказанном. Аваллак’х уже научился этому, проведя здесь большую половину жизни.

– Кто показал его тебе? – спросил эльф, словно не зная ответа.

– Разве имеет значение, кто показал их? – спросила ведьмачка, отводя взгляд. – Гораздо важнее: кто писал и кому. И в какой момент, Аваллак’х.

И верно. Это было важней и ему самому. Мужчина потупил взгляд, и то вышло по-настоящему. Эльф вспомнил тот день: тусклый свет лампады. Перо, скрипящее у него в руках, осмысливание слухов, ходящих вокруг Лары и боль, разрывающая горло. Он не хотел, чтобы о свершенном узнала Цирилла, и ситуация ныне казалась магу трагичной, но все же… Какой предсказуемой. Разве мог Эредин не сказать об этом, лишь краем глаза заметив, что Знающий может стать ему соперником? Это могло быть и приятным известием, не будь Ласточка столь обижена.

– Скажи мне, Цири, сколько тебе сейчас лет?

– Семнадцать, – ответила девушка, заставив себя подавить раздражение. – Но какая разница, сколько мне се…*

– По человеческим меркам, Ласточка, мне было двадцать два года или чуть меньше того. Не сильно старше тебя сейчас, верно?

Ведьмачка вновь отвела взгляд. Она думала о том, каково было Ларе в момент прочтения, где та могла находиться, что испытывать, пытаясь просмотреть каждое слово старого «друга», прокрутить его в разуме, чтобы лучше запомнить. А каково будет ей потом, если Знающий провернет то же самое, обещая в обмен свою помощь? Мысли заставили девушку невольно положить холодную руку на собственный живот, и жест этот заставил эльфа сесть в кресло напротив.

– Я любил Лару, Цири. Теперь поздно это отрицать, да и незачем, когда все вокруг пониманию и без моих признаний.

– Ты дал ей умереть, – холодно говорила девушка. – Ты дал ей умереть там, в чужом мире, перед смертью предложив убить ребенка в обмен на жизнь.

– Ведь ты совершала ошибки, – не спрашивал, не оправдывался, но говорил он. – И много ошибок, Цири.

– Мои ошибки никогда не несли за собой такие последствия.

– А как же Крысы? – не улыбаясь, не злорадствуя, произнес он. – Как думаешь, Цири, за ними мог выйти столь тренированный охотник, если бы не ты?

Цирилла заерзала на месте, услышав. Она помнила Бонарта слишком хорошо. Помнила, как неровно подстрижены его усы, как холоден взгляд, как худосочны ниже локтей руки. Помнила его запах, помнила чувство страха, что порождал в ее теле звук его голоса. Цирилла сжала ладони друг на друге, чтобы мимолетная боль, охватившая их, могла вывести ее из оцепенения.

– А сколько ошибок ты успеешь совершить? – спрашивал эльф так же тихо. – Сколько твоих поступков повлекут за собой чью-то смерть? Пусть, не человеческую, даже не эльфийскую. Например, смерть единорога. Разве ты будешь виновата в ней?

– Я этого не хотела, – полушепотом произнесла ведьмачка.

– Я тоже не хотел, чтобы она умерла. Я был неправ, меня вела… Злоба, Зираэль. Злоба, зависть, я писал то письмо не под действием любви. И я надеялся, что ты сможешь отличить.

На этот раз Знающий говорил ей правду. Он действительно не желал смерти Ларе, только ее ребенку, плоду «не тому» подаренной любви. Иногда Знающий жалел о том, что его прекрасная гордая чайка выбрала нерожденное дитя, что грязный потомок Старшей Крови выжил и продолжил свой род, а она, чудо селекции – нет.

Правильным теперь было единственное решение – подняться с места и вернуться к делам. Это и сделал Аваллак’х. Он молча встал, бросив на девушку печальный взор аквамариновых глаз, и направился к выходу, спеша оставить ее в одиночестве. Ведьмачка и сама встала с места, чувствуя, что могла быть неправа в своей импульсивной обиде.

– Аваллак’х, подожди, – произнесла она слишком громко, словно ребенок, не желающий оставаться в темноте собственной спальни.

И он остановился, чувствуя на себе ее взгляд. Цирилла молчала всего минуту, но то мгновение казалось самой ведьмачке вечностью. Извиниться за высказанное? Нет, ведь она не сказала ему и десятой доли того, что вертелось на языке девчонки. Цири закусила губу, заставляя себя поднять подбородок выше. Аваллак’х не убивал Лару, он был юн, юн и незрел, был таким, каким бывал каждый…

– Я прощаю тебе те слова, – скорее для себя произнесла девушка, но была перебита ответной колкостью.

– Как великодушно с твоей стороны, о…

– Эредин запретил нам повторять те процедуры, верно? – не дождавшись конца его речи, произнесла девушка.