Уничтожить дитя в материнской утробе – значит прогневать Предназначение, помешать пророчеству свершиться и лишить мир заслуженного спасения. Но как быть с таким удачным альянсом? О, Филиппа долго работала над этим, изучала генеалогию родов, искала подходящую партию Ласточке, искала того, кто смог бы свергнуть и Фольтеста, и Эмгыра, законно заняв трон двух краев.
– Все впустую, – шепнула Фрингилья, уходя.
– Нет, – ощерилась Филиппа. – Не все. Нам нужно собраться снова, только теперь в моем замке, как всегда.
– Мне нет разницы, где собираться, а где разбираться, – отозвалась Кейра Мец. – Главное – решить, что делать теперь.
– Теперь главное, чтобы она смогла выносить этого ребенка и не умереть в родах, – ответила Ассирэ. – Зираэль слаба, ей требуется полный покой и обильное питание, как любой беременной женщине.
Переговариваясь меж собой, делясь планами, идеями и сожалениями, чародейки покинули отведенную Ласточке комнату, оставляя ее наедине с Предназначением. Тишина нависла над ней теплым покрывалом, вместе с чародейками ушли и пустые надежды, питаемые ими, и зависть, и разочарование. Зираэль спала долго, около двух часов, а просыпаться все не спешила. Цири видела кошмар.
Эредин в его отливающих серебром доспехах шагал вперед, подгоняя молодого черного коня, за ним – шла армия. Эльфы в бордовых плащах, развивающихся за их широкими спинами, сеяли хаос, помогали тому расти и крепнуть на некогда пахотных землях. Позади оставались вереницы горящих домов, слышались невыносимо громкие крики женщин, детей, умирающих в агонии воинов. Ведьмачка оглядывалась по сторонам, замечая все больше страшных деталей сна. Все деревья в округе превратили в виселицы. Кроны их густо украшали веревки, одним концом держащиеся за ветку, другим – за шею умершего батрака. В одном из перекошенных в предсмертной агонии лиц Ласточка узнала Йеннифэр, в другом – Лютика, Геральта не было видно, но что-то внутри настойчиво говорило: «Он тоже здесь, приглядись».
И что она могла, что должна была с этим делать, как спасти десятки, сотни людей? У Ласточки не было ответа на свой же вопрос. Девушка крепко сжала губы, обернулась к королю спиной и побежала вперед. Через ветви, хлеставшие ее по лицу, через грязь, затягивающую в земные глубины… Она бежала долго, но словно не сдвигалась с места, она перебирала уставшими ногами, но те отказывались двигаться. Позади слышался глухой стук копыт, Эредин нагонял ее слишком быстро. «Он убьет меня», – пронеслось в девичьей голове. «Убьет».
– Нет! Нет, – крикнула она в тишине спальни, заставляя собственный голос воспарить над мраком. – Нет, не тронь меня!
– Цири? – обеспокоенно спросил кто-то, положив руку на ее ладонь.
Глаза пришлось открыть. Цири нашла себя в просторной темной комнате, лежащей на высокой скрипучей кровати. Светлый балдахин нависал над ней, скрывая от и без того скудного света, высокие пуховые подушки держали уставшую голову. В комнате пахло едой, и ведьмачка принялась любопытно озираться по сторонам, ища источник запаха. Есть хотелось нестерпимо.
Удивленно и взволнованно на нее смотрела Трисс, сидевшая подле кровати и державшая свою ладонь на ее руке. На этот раз одета она была не так вызывающе, словно в дорогу: свободные одежды, волосы, убранные в два рыжих пучка, никакой туши и подводки, густо обрамлявшей ее голубые глаза. Сколько времени чародейка провела в этих покоях, ведьмачка не знала, но еда, принесенная ею, уже не источала жара, только мягкое проходящее тепло. Девушка скомкано улыбнулась вновь встреченной подруге и замялась, не зная, что сказать. Накричать на нее, назвать предательницей?
– Тебе нужно поесть, Цири. Я помню, что ты любишь капустную похлебку, – осторожно сказала Трисс, понимая, что сейчас подходящее время. – Меня подослали к тебе потому, что меня ты хорошо знаешь, и должна послушать.
– Кажется, я не знаю тебя совсем, – с горечью в голосе ответила ведьмачка.
Можно ли считать, что Трисс продала ее чародейкам? Наверное, нет. Они виделись раз или два, не успели стать ни подругами, ни хорошими знакомыми, да и что-то подсказывало Цирилле, что чародейка добра к ней лишь оттого, что хочет подольше общаться с Геральтом. Подольше и поближе, как госпожа Йеннифэр.
Пока Трисс взволнованно отводила взгляд, Цири приподнялась над подушками. На подносе, оставленном на прикроватной тумбе, она увидела большое блюдо с щедрой порцией еды. На украшенной ласточками тарелке ломтиками лежало несколько видов сыра, рядом – пиала с медом и орешками, разрезанный на две части инжир. Салат из молодой свеклы, моркови и чеснока пах ярче всего, в похлебке из котоблепаса плавали щедрые куски мяса и картофеля, тоненькие ломтики капусты, а на корочке свежего хлеба блестели кунжутные семечки. Не жди девушка ребенка, к еде полагался бы бокал крепкого ривийского вина.
– Ты еще не знаешь, да? О том, что…
– О том, что с Геральтом? – взволнованно спросила Цирилла. – Я ничего не знаю ни о нем, ни о госпоже.
– Нет, Цири, я не об этом. Я хотела узнать, стоит ли рассказать тебе о тебе.