Да здравствует король (СИ)

«Но ведь ты выбрала за меня, Трисс», – хотелось выкрикнуть ведьмачке, но голос ее не звучал в повисшей тишине. «Ты и твои чародейки выбрали для меня это, это для меня выбирал Народ Ольх, Предназначение», – думала девушка. Что, если в своей жизни она не приняла ни одного решения сама, что, если вечно следовала чьим-то советам?

Ласточка вспоминала пройденный путь, и ярче всего в памяти горели навсегда покинувшие ее люди. Грусть сжала свою костлявую немилосердную ладонь на ее сердце, обхватила его, сжав в тисках. Перед глазами поплыли картины: лица убитых крыс, их головы, нанизанные на острые пики, Высогота, чей хладный труп гниет на болоте, мать и отец, кормящие рыб вот уже много лет.

Люди покидали ее, умирали, жизнь шла мимо, но Ласточке все удавалось извернуться и выжить в этой кутерьме. Неужели, все это лишь для того, чтобы она умерла теперь, в этой башне, а не в любой другой?

– Я хочу, чтобы и сейчас ты решила сама, – обронила чародейка, оставив на тумбочке объемный сверток. – Маргаритка не могла никому сказать, что ты здесь, потому уйти удастся спокойно, без проверок от стражников или поджидающих у ворот посланников императора. До завтра, Цири… Или прощай, до новой встречи.

Чародейка поднялась с места, но Цири не поворачивала лица к выходу, ей не хотелось смотреть. Следует ей ответить, следует подать голос из недр комнаты? За эти несчастные два дня с ней произошло слишком много, и сейчас, когда Трисс вновь толкала ее к переменам, Ласточка чувствовала внутри себя только злость. Только злость? Нет, было в ней что-то еще, что-то новое, неизведанное.

Дверь за незваной гостьей закрылась, ведьмачка, почувствовав одиночество, положила ладонь на собственный живот. Она чувствовала, чувствовала его внутри, вот оно. В ней растет новая жизнь, новая жизнь зреет в, казалось бы, столь темном теле… Неужели, придания не врут, и ей суждено создать что-то прекрасное?

И этого хватило для осознания. По истечении срока, после того, как Ласточка родит, ее ребенка заберут, возможно, не оставив ей и воспоминания о своем наследнике. И что с ним будет потом? Ведьмачка, не посвященная в планы чародеек, могла об этом лишь догадываться. На нем могли проводить свои бесчеловечные опыты, его могут запереть на вершине огромной башни на долгие-долгие годы, опасаясь силы, что могла бы таиться в нем, его могут умертвить за ненадобностью, могут отдать в чужую семью. Неужели такой судьбы он заслуживает?

Ведьмачка встала, поднялась над кроватью, с ненавистью посмотрев на свой шелковый домашний пеньюар. Трисс права, пора ей самой сделать выбор, пора ей самой разобраться с заточением и уйти, чтобы найти свое истинное Предназначение. Седовласого ведьмака с такой теплой улыбкой, что льды вокруг нее медленно тают.

Сверток, оставленный Трисс на прикроватной тумбе, Ласточка стянула к себе на кровать. В нем шуршала ткань, стеклянными боками бились друг о друга колбы, что-то булькало внутри них, пенилось, пузырилось. Должно быть, она давно собирала для нее вещи, чтобы отправить в большой мир сразу же, как встретит в этих стенах…

========== 26. Ее последняя остановка ==========

На улице шел дождь, капли его мелко барабанили по крыше, через незатворенное окно проникали в остывающее помещение. Когда под подоконником начала собираться мутная лужа, из-за прилавка выбежала дородная седовласая женщина, наскоро размахивая тряпкой. В корчме пахло чесноком и хлебом, сушеной мятой и жареным корнем лопуха. Суп с копченой свининой и маринованным чесноком оказался вкусным, чай, поданный к нему – нет. Местные жители заваривали только ромашку и смородину, получалось и горько, и кисло.

Цирилла не была в корчме целую вечность. Раньше, путешествуя по миру то с Геральтом, то с госпожой Йенифэр, то с Крысами, она захаживала в подобные заведения каждый день, и сейчас, сбежав от чародеек, находила в них уют и покой прежних деньков. Теперь дорога поддавалась ей плохо, острый кинжал, висевший у бедра, словно стал тяжелее, ноги не слушались, после нескольких часов в седле тело требовало перерыва, тепла и свежей пищи. В конце концов, сейчас ей приходилось думать не только о себе.

– Хозяйка, добавь мне гренок! – попросил седовласый старец, махнув рукой. – И еще стопку горилки! Холод собачий.

– Каких еще гренок? Ты доел свой суп!

– И не наелся, – отвечал тот жалобно.

Холод собачий… Удивительно, а в этом краю действительно слышался лай. В поселках, обступивших павшую Цинтру, животные были редкостью. Крестьяне съели всех собак, крыс и котов, едва война шагнула через порог. Особенно зажиточные селяне сохранили коров или кур, но зря, армия императора отобрала все до последней крошки, оставив людям лишь дикий и непокорный лес в пропитание.

– Нет больше гренок, старик, – отозвалась хозяйка. – Есть только перловая каша с лисичками и сушеная плотва.

– Давай кашу. Грызть-то мне уже не получится, – пожаловался старец, демонстрируя ряд гнилых зубов.