Луна вошла, как шашка, ей в ладонь.
Зачем ты ржешь, мой конь, пути не зная?
Еще не кровь, не время, не огонь.
Ты, девка, будь со мной в дорогу нежной.
На этом и стоим, неутомим.
Там, на Руси, опять небезмятежно.
Ах, мать твою, как мы их усмирим!
Помчимся в чистом поле с честным гиком.
А нам навстречу только тщетный крик.
В Европе знают о монголе диком.
Лишь на Руси известно, как он дик.
Оно конечно, каменные грады.
Дружинники, запасные полки.
Порежем, срубим, сгубим без пощады.
Спалим страну от Вислы до Оки.
Сережек не проси с такого дела.
Не жди ни сукон, сучка, ни коров.
Вернусь, и ладно. Вон уж, заалело
И подханята вздрынули с ковров.
Желанье пережить Наполеона
Желанье пережить Наполеона,
при всей невероятности, простому
поручику в полку во время оно
хранило верность и не обмануло.
Куда трудней атаку эскадрона
и тяжкий гул московской канонады
выдерживать, не выходя из дому,
терпеть, уставясь в собственное дуло,
не отрывая задницу от стула,
и тупо думать: все идет как надо,
а сдохнет – будет надо по-другому.
Монголия
Монголия совершенно необъятная страна – особенно,
если над этим призадуматься.
Ее не объять умом.
В Монголии можно миновать многие мили, не встретив
по дороге ни единой живой души.
В Монголии хорошо родиться марсианином.
В Монголии мало молодых: там сразу же становятся
старыми —
ли же остаются малыми до глубочайшего
библейского возраста.
В Монголии паршивое прошлое, неразборчивое настоящее
и обещающее будущее.
В Монголии хорошо родиться марсианином.
Монгольские женщины малопривлекательны.
Монгольские мелодии маломелодичны.
Монгольские монахи мало-помалу перебираются на Тибет.
В Монголии хорошо родиться марсианином.
Монгольская мораль опирается на многомужие.
Монгольское оружие патриархально грозно.
В качестве наивысшего художества почитается
скотоложество.
В Монголии хорошо не родиться вовсе.
Монгольская поэзия, ибо и в Монголии есть поэзия,
Работает исключительно в жанре подстрочника,
Настолько же аккуратно перепроверенного, как
туземный пейзаж.
В Монголии хорошо не родиться вовсе.
Монгольская борьба считается особенно изнурительной.
Монгольские тюрьмы считаются особенно
отталкивающими.
За неимением спирта повсеместно кипит состязание
на самоварах.
В Монголии хорошо не родиться вовсе.
В Монголии я родился и дожил до сорока.
Переменил три юрты, наработал табун и ни разу не видел
Тибета.
Но когда зимней ночью выходишь в морозную степь,
накачавшись чужим чифирем,
Не верблюда, а чуда ты ждешь, хоть седлаешь верблюда.
В Монголии я родился и дожил до сорока,
Неизменно стараясь во всем походить на аборигена,
Ведь когда летним полднем выходишь в раскаленную
степь, накачавшись буграми монгольских мышц,
Хочется завоевать весь мир и ни в коем случае
не пощадить и Марса.
В Монголии я родился и дожил до сорока.
В Монголии сразу же становятся старыми или же
остаются малыми.
В Монголии можно миновать многие мили, не встретив
по дороге ни единой живой души.
Ее не объять умом – особенно, если над этим
призадуматься.
Сороковины
Историк опять про устои,
Про творчество театровед,
А ты пробормочешь: «Пустое»,
Другою ногою в буфет.
«Островского каждая драма, —
Ты скажешь, сминая бокал, —
Зазубрена, как пилорама,
Прошедшая лесоповал».
Бокал с апельсиновым соком
И летним наличием льда.
– Не надо сейчас о высоком.
– Не надо о нем никогда.
Как было – ? – Кобылой кобыла,
То краску лупила с лица,
То прямо на сцене любила
И наземь валила купца,
Который, едва полушалок
Успев постелить на полу,
Уже на ее приживалок
Косился, как свечкой во мглу,
И, в первом захваченный акте
Почти гениальной игрой,
Жевал бутерброды в антракте
С отсюда не сплывшей икрой.
………………………………………
Ее на театре тиранят
И дома берут в оборот.
А впрочем, и этот обманет.
А впрочем, и это пройдет.
А впрочем, нельзя не сорваться,
На нити вися, на шнуре,
В мозолистом гуле оваций
В прозрачную тьму во дворе,
Где голуби гадят на крыше
В гвоздики, бензин и мазут,
И мыши в обрывках афиши,
И кошки на сердце скребут,
Где снова какой-то плешивый,
Плюгавый и грязный мужик
В ответ на любые призывы
Вприпрыжку за водкой бежит.
Сороковины – не по словарю —
Роман сорокалетних разведенных
Соседей по раздельному житью
В советами еще не изведенных
Коммунах, где связующей средой
Становятся готовка и оправка,
И перебои с газовой водой,
И частая журналов недоставка,
И вечная нехватка сигарет
И выпивки во всем микрорайоне,
Покуда есть запасливый сосед
С зазубренной иглой на патефоне
И ночью моложавая она
В некстати распахнувшемся халате,
И девственно непрочная стена
С порочными подтеками объятий.
Сороковины – ровно сорок дней
В квартире не соитие, а ссора:
Пить в одиночку проще и трудней;
Она похоронила полотера,
Который лет пятнадцать натирал
Проверенную гладь ее паркетин,
И вообще – запаска и аврал.
А он в клозет крадется, неприметен,
Держа газету и дезодорант
И щетку для прочистки унитаза,
Ведь у него удача и талант,
И даже водка, а она, зараза,
Вдруг перестала это понимать
И принимать как должное. И к трубке
Рванулись разом: в бога душу мать.
Ошибка это сшибка на приступке.
Зима была чахоточной весной
И краснощекой осенью. Сначала
Одеколон томил меня тройной,
авторов Коллектив , Владимир Николаевич Носков , Владимир Федорович Иванов , Вячеслав Алексеевич Богданов , Нина Васильевна Пикулева , Светлана Викторовна Томских , Светлана Ивановна Миронова
Документальная литература / Биографии и Мемуары / Публицистика / Поэзия / Прочая документальная литература / Стихи и поэзия