Да здравствует ворон!

– Героическое божество, которое уничтожает чудовищ. У него нет своего имени, тем не менее он явно имеет божественное происхождение. Сейчас он прибыл на гору, чтобы свергнуть Ямагами, который превратился в чудовище. Тэнгу говорит, что таково его предназначение: если появляется зло, рождается новый бог, роль которого – победить врага. Учуяв изменения, происходящие с Ямагами, он появился на этой горе ниоткуда. Это он сказал, что для возвращения памяти нужно имя. Но пока Ямагами не превратился в чудовище окончательно, герой ничего не может сделать. А если тот совершит хоть один неверный шаг, даже без нашего вмешательства герой повергнет зло. Однако он вовсе не обязательно помогает ятагарасу. К тому же до сих пор на вершине этой горы царствовал именно Ямагами, пусть даже озверелый. Если его заменит новое божество и священная земля будет уничтожена, никто не знает, как это повлияет на Ямаути. Поэтому мы должны вернуть нашего Ямагами как можно быстрее.

Нацука внимательно посмотрел на брата. Видно, что тот принял нелегкое решение, но Нацука не знал, что ему сказать. Он скривился и глубоко вздохнул:

– Умоляю, хватит болтать непонятный вздор. Когда на тебя внезапно такое вываливают, не поспеваешь уразуметь.

Надзукихико печально улыбнулся.

– Полагаю, да. Извини. Я просто хотел, чтобы ты выслушал меня, братец, даже если не все поймешь. Если в Ямаути что-то случится в мое отсутствие, имей в виду, что в этот момент кое-что могло произойти на священной земле.

Нацука заволновался: брат говорил так, будто собирался уйти и не вернуться.

– А зачем ты мне это говоришь? Если что-то случится, известно, что я могу сделать.

– Прости, что озадачил тебя этим. Но я ведь не могу обнажить свою слабость перед подчиненными.

– Что ж, пожалуй…

Когда дело касается божеств, Юкия и остальные Ямаути-сю столь же бессильны, как и Нацука. Конечно, Юкия мгновенно реагирует на прямую угрозу, и все-таки вряд ли его интересует утраченная память господина о прошлом или жизнь богов. Обычно он вел себя отстраненно и, покажи Надзукихико свою нерешительность, наверняка сказал бы что-то вроде: «Тогда постарайтесь что-нибудь придумать, Ваше Высочество».

«В таком случае, если брату легче после разговора со мной, пусть болтает глупости», – решил Нацука.

Разговор прервался, и братья пригубили напиток.

– Братец, а кем ты хотел стать в детстве?

Вопрос прозвучал неожиданно. Нацука опешил.

– Да что с тобой такое?

– Ты не задумывайся так серьезно. Я ведь просто так спрашиваю. Расскажи.

– А что тут рассказывать… Человеку, который родился в доме Сокэ, и думать не приходится, кем он хочет стать. Родился бы в Тюо – наверное, занимался бы торговлей; родился бы в провинции – пахал бы землю.

– И что, своих желаний у тебя не было?

– Не было. Меня вполне устраивает, кто я.

– Ясно, – кивнул Надзукихико.

Нацука почувствовал себя неуютно.

– Почему ты вдруг спросил? – растерянно пробормотал он, и младший брат вдруг громко рассмеялся.

– Прости, прости. Это привычка Хамаю: иногда вдруг начинает задавать такие вопросы.

– Госпожа Сакура?

Оказалось, что супруга брата в свободное время любила спрашивать всякую ерунду вроде того, какие блюда он любил, что его в детстве радовало…

– Сначала я тоже отвечал, как ты, братец. Я не понимал, зачем она хочет это знать, и не чувствовал необходимости размышлять над ее вопросами. Но потом, когда мы обсуждали эти вещи, я стал задумываться.

Нацука удивился, услышав, чем занимается наследник престола и его супруга, и решил выслушать брата.

– Ну и что же ты надумал?

Тот захлопал глазами.

– Когда я как следует поломал голову, то вспомнил, что, кажется, хотел стать кашеваром.

Надзукихико говорил так серьезно, что Нацука не сразу понял его.

– Кашеваром… Ты хотел готовить еду?

Старший брат разинул рот от удивления.

– Ты же… Ты же старейшина дома Сокэ!

– Да, но, когда учился во внешнем мире, я сам готовил себе. Просто раньше тебе не говорил.

У Нацуки разболелась голова. Да что этот тэнгу себе позволял?!

– Но почему именно кашеваром?!

Есть много других, более любопытных занятий, даже не для истинного Золотого Ворона. Нацука не мог уяснить, что привлекало его в черной работе.

Но Надзукихико оставался серьезен.

– Это прекрасное дело!

– Что в нем прекрасного?!

– Да разве есть люди, которые чувствовали бы себя плохо, поев вкусной еды? Очень почетный труд!

Нацука ничего не понимал. Братья замолчали. Слышен был только грохот водопада. Тихая ночь.

Наконец старший брат понял, что хотел сказать младший, и почувствовал, как по спине побежал холодок.

– Неужели тебе тяжело быть истинным Золотым Вороном? – осторожно спросил он.

Надзукихико легко ответил:

– Я никогда не считал, что мне тяжело. Но больно видеть, что из-за меня умирают и калечатся другие ятагарасу.

– Но ведь это…

– В целом быть правителем – значит решать, как убивать свой народ. Я просто не могу сделать этого сам, а так ничем не отличаюсь от других. И должен сильнее других оплакивать тех, кого погубил. Вот так все устроено, – безучастно проговорил Надзукихико. – Впрочем, иногда это противоречие мучает меня, и я начинаю думать, что все бессмысленно.