Да здравствуют медведи!

На одном конце столовой висит большой щит из папье-маше с овальными портретами бородачей: «Великие русские писатели». Такой же щит, с такими же портретами — на противоположном конце: «Великие ученые». Словно в споре о физиках и лириках то писатели оказываются над учеными, то ученые над писателями: судно идет носом на волну.

Председатель судового комитета представляет слово капитану для сообщения о рейсовом задании. За шестьдесят дней на промысле мы должны добыть и обработать четыреста восемьдесят тонн морского окуня, то есть каждые двое суток — товарный вагон рыбы, изготовить тридцать тонн рыбной муки и три тонны рыбьего жира. План большой, поработать предстоит как следует.

Капитан садится, с облегчением переводит дух и оглядывает людей, ожидая вопросов. Видно, он любит на собраниях слушать не себя, а других.

Серьезный вопрос один: как распределить вахты? Рыбообработчиков и добытчиков на судне всего две смены, а ловить надо круглые сутки. Рыбмастер Калнынь предлагает работать двенадцать часов подряд и двенадцать часов отдыхать.

Ему возражает старпом: к концу двенадцатичасовой вахты сильно снижается производительность труда. Кроме того, питание у нас четырехразовое, — следовательно, много рабочего времени уйдет на умывание, переодевание и еду. Судя по опыту мурманчан, целесообразнее работать по скользящему графику — днем через четыре часа, ночью через шесть. Это выходит четырнадцать часов в одни сутки и десять — в другие.

Авторитет мурманчан велик — они уже промышляли в этом районе на судах нашего типа. К тому же двенадцатичасовая вахта пугает новичков. Большинство поддерживает старпома.

Поднимается первый помощник капитана Машенин. Черные с проседью кудельки на его голове аккуратно уложены и блестят, как напомаженные. Он предлагает бороться за звание судна коммунистического труда и вызвать на соревнование траулер, который выйдет на промысел вслед за нами.

Машенин по бумажке читает обязательства: «сэкономить горючее и смазочные материалы, десяти членам экипажа овладеть второй профессией, добыть пятьсот десять тонн окуня». Мурманчане ловят и больше, отчего же не поймать и нам.

— То мурманчане! — слышится с места.

— Вы не кричите, а встаньте и выскажитесь!..

Дальнейшее представляется мне так. Сейчас тралмастер, который специально для этого ездил в Мурманск, поведает нам секреты северных коллег. Технолог поделится мыслями о том, как лучше использовать машины рыбцеха, а штурман расскажет о последних данных рыбьей науки — ихтиологии, о методах поиска окуня в океане. И станет ясно, откуда взялась эта цифра — пятьсот десять тонн. Недаром еще вчера Машенин с трубкой во рту и блокнотом в руках облазил все судно, а потом по трансляции вызывал к себе технолога, трал-мастера, механиков…

Но чтобы назваться судном коммунистического труда, мало прийти в порт с полными трюмами. Надо прийти и с полной душой. Бороться за коммунистический труд… А что это означает?.. Не постоянное ли самоиспытание, примерку к будущему, где, по словам Энгельса, управление людьми уступит место управлению вещами, где все смогут доверять каждому, а каждый чувствовать свою ответственность за всех… Известно ведь, воспитывает не труд сам по себе — это процесс нейтральный: обыватель, кулак и председатель концерна тоже трудятся, — а его общественное содержание, те отношения, в которые вступает человек труда… Бороться за коммунистический труд…

Как нащупать свои формы будущего? Как применить уже найденные к жизни судна? Вот о чем стоит подумать и поговорить на собрании…

На этом мысли мои оборвались.

— Нет желающих высказаться? Тогда прошу голосовать!

Предложение первого помощника было принято единогласно. И после речи доктора о технике безопасности и выборов редколлегии радиогазеты собрание было закрыто. В аккуратно разграфленном плане культурно-массовых мероприятий Машенин мог поставить первую галочку.

Зунд

Утро одиннадцатого сентября.

Море гладкое, серое, непроснувшееся. Судно словно стоит на месте.

Капитан то и дело прикладывается лбом к резиновой муфте, заслоняющей радар от дневного света. Кружащийся по зеленоватому экрану луч наталкивается на черные точки невидимых в тумане судов.

Постепенно дымка рассеивается, абстрактные точки на экране радара превращаются в реальные корабли на море. Их около десятка. И сразу становится ощутимой скорость.

Слева, как мираж из тумана, выплывают ровные ряды черепичных крыш. Сырые, они блестят на солнце. К небу поднимаются пар, дымки из труб. Наверное, сейчас там садятся за стол, собираются на работу.

Вся команда на палубе. Вчера выдали обмундирование, и матросы в новых серых свитерах, красных вязаных шапочках с помпонами. Командиры в кителях, белых рубашках и черных галстуках.

Берег темной полоской обозначился и с правого борта, море превращается в широкую судоходную реку.

Слева Дания, справа Швеция.

Не оттого ли всегда так манит чужой, незнакомый берег, что, узнавая других, лучше понимаешь себя, только на чужбине до конца ощущаешь, что значит родина?