Дача (июнь 2007)

Проснувшись среди ночи от какого-то пыльного кошмара, я с перепугу инстинктивно включил телевизор. Впотьмах нащупал канал MTV. На незаправленной постели сидели две полуголые девицы в гольфах и вели на редкость непротивную передачу про разврат. Та, что посимпатичнее, вдруг спросила у кого-то, кто позвонил: «Ну, а вот к группе «Аквариум» у вас какое отношение?» На этом месте я окончательно проснулся и стал приглядываться к ведущей. Девочка, казавшаяся мне уже не симпатичной, а прямо красивой, наверное, родилась в год записи альбома «Равноденствие», если не позже.

Жалобный голос за кадром проскрипел: «Ну, я даже не знаю… Мне кажется, это очень старая группа». Девочка в ответ звонко съязвила: «Да уж, наверно, старая! Если ж ей тридцать пять лет исполняется! Вы, короче, билет на нее выиграли, мои поздравления. А у нас следующий звонок».

Мне вдруг стало так весело. Я подумал, что этот несносный девичий трезвон был, наверное, самой живой реакцией на любые юбилеи группы «Аквариум» за последние лет двадцать, наверное. (Уж все поживее правительственных орденов, несмешных мемуаров, потенциальных диссертаций по плагиату, а также того, что называется липким словом джем-сейшн.) Еще я подумал, что сам подобной реакцией похвастаться не могу, причем уже довольно давно.

Наверное, надо пояснить, с какой стати я в поздравительном, в сущности, тексте так много говорю о себе. Когда меня попросили написать о 35-летии «Аквариума», я зачем-то отыскал свои старые заметки на этот счет. И обнаружил, что понять хоть что-нибудь про группу «Аквариум» не представляется возможным ни из одного из этих текстов. Зато, напротив, составить мнение о том, что происходит в голове у автора, довольно несложно.

Гребенщиков ускользнул, я остался во всей глупости. Тогда я подумал: а что если действовать с точностью до наоборот? Может быть, если рассказывать исключительно про себя, что-то получится узнать и об «Аквариуме»?

Тем более, что мой случай в плане бытовой аквариумистики - трафаретней некуда. «Аквариум» на меня свалился ровно двадцать лет назад, классе, наверное, в седьмом. Я провозился с ним до окончания школы, потом остыл, а приблизительно к середине девяностых годов вовсе перестал что-либо чувствовать и понимать про эту группу. Боюсь, вопрос девочки из телевизора поставил бы меня в тупик.

То есть мне нравятся какие-то новые песни, иногда даже целые альбомы (например, «Беспечный русский бродяга»). Но - странное дело - я совершенно не чувствую «Аквариум» как цельное живое образование, сочиняющее что-то здесь и сейчас.

Я воспринимаю «Аквариум» скорее как русские народные сказки: едва ли я стану слушать его сам, вот разве что предложить кому-нибудь еще? Это может быть даже заманчиво. Теоретически, приятно взглянуть на человека, впервые сталкивающегося с песней про железнодорожную воду, например. Другое дело - откуда взяться таким людям, если даже полуголые девицы в гольфах уже имеют представление об «Аквариуме», а песня «212-85-06» звучит в глупом фильме «Питер FM», как некогда звучала в «Курьере».

Природа этого ансамбля радушна, но равнодушна, как природа всякой достопримечательности, не заслужившей право на забвение. «Аквариум» так долго культивировал принцип перемен и обыкновенной текучести (заложенный в названии, бесконечных песнях про реку и даже знаменитом некогда плакате «Аквариум лучшее вино»). Такое ощущение, что в группе действительно не осталось ничего конечного, раз и навсегда оформленного, и я не уверен, что это комплимент.

В последние десять лет я чувствовал в «Аквариуме» одну сплошную развоплощенность. К тому же, сам Гребенщиков всегда был для меня примерно как Кремль для Венички. Сто раз слышал, никогда не встречал.

Дверь в квартиру на Пушкинской, 10 была открыта. Я вошел, заглянул в одну комнату, в другую. БГ сидел в углу, совершенно как электрический пес («откуда-то сбоку с прицельным вниманием» etc), и слушал Кэта Стивенса. На нем был алый пиджак с косыми молниями, пурпурная рубашка и джинсы. На столе лежала пелевинская «Желтая стрела», чуть ли не первое издание. Он очень сильно изменился, даже если сравнивать с недавними фотографиями, но все-таки это был Гребенщиков. Я подумал, что ему хорошо бы сняться в крепком эпизоде какого-нибудь запоминающегося кино (может быть, что-то вроде Майкла Кейна в «Дитяте человеческом»).

Гребенщиков сказал: «Кофе хочешь? Наливай! Вон вода, вон сахар, а сливки в той комнате». Тут практически в ноль повторилась сцена, разыгранная Крючковым и Басилашвили в «Осеннем марафоне». Я не то чтобы не хотел кофе. Я его вообще не пью. Никогда. Тем не менее, я почему-то не нашел сил отказаться и послушно поплелся на кухню. Когда я лил в чашку кипяток, заметил, что у меня подрагивают руки. Сам не понимаю с чего, но я разволновался.