В здании была всего лишь одна комната, высотой в четыре этажа без каких-либо потолков. Единственным источником света были лампочки, висящие на проводах от балок крыши в двенадцати метрах над ними, а солнце, которое перетекало через окна, омывало комнату мягким желтым светом. Полки располагались вдоль северной стены, а деревянный стол стоял в середине помещения. Но когда ее взгляд пронесся по комнате, ее привлекла не архитектура, ни интерьер. Ее привлекли картины.
Огромные полотна, покрытые красивыми оттенками, которые она когда-либо видела, прислонялись к стенам, когда другие в это же время отдыхали на полу. Вокруг были разбросаны мольберты, каждый из которых был покрыт старой краской, как будто на них были нарисованы тысячи картин. Деревянный стол был домом для сотен кистей и палитр, угля и карандашей, а стопки бумаги лежали на полках.
— Добро пожаловать, — Сказал Гарри, убирая волосы с глаз. — В мою художественную студию.
— Меня не было здесь долгое время, но я проводил здесь по несколько часов, иногда даже оставался на ночь, потому что мне казалось, что если я уйду, образы в моем сознании исчезнут. — Его голос дрожал, когда юноша говорил, потому что за всю свою жизнь он приглашал сюда только двух людей. Аделаиду и Его.
Рот Аделаида слегка приоткрылся от удивления, а ее звездные глаза блестели в мягком свете комнаты.
— Ты не против, если я…? — Слова были слишком тяжелыми, чтобы ее губы могли произнести их, и они задрожали, прежде чем она сказала их.
— Вовсе нет. — Сказал Гарри и сжал ее руку.
Сначала ее шаги были маленькими, словно она не знала, куда ей поставить ноги, но затем, когда она обрела некоторую уверенность, они стали более решительными. Она чувствовала себя так, будто она бродила по музею, где она могла увидеть картины прошлых времен.
Ее глаза скользили по произведениям искусства. Некоторые были пейзажами, закатами и рассветами, написанные так нежно, что она чувствовала необходимость, чтобы прикрыть свои глаза от их красоты. Другие были людьми — мужчинами, женщинами и детьми, все с слегка повернутыми головами, так, что их глаза никогда не встречались с ее глазами. Не все из них были закончены, но каждая из картин сияла красотой, заставляя дыхание девушки сбиваться.
Ей казалось, что она бродила часами, звуки остального мира утонули, когда ее глаза плавали в высохшей краске.
В конце концов, она остановилась, словно нашла то, что искала. Она стояла к нему спиной, и хотя он не мог видеть картину напротив нее, он знал точные цвета, на которых покоились ее глаза.
Перед блондинкой было не одно, а целых три произведения искусства: картина, рисунок и акварельный эскиз. Она провела пальцами по засохшей краске на холсте, наполовину ожидая почувствовать мягкую поверхность воды под ними, потому что когда цвета танцевали вместе, они представляли собой образ мальчика в озере. Вода щекотала ключицы, и хотя он пытался убрать мокрые волосы с лица, пара свободных прядей все еще спадали на его лоб. Улыбка на его лице была такой огромной, что его глаза прищурились до такой степени, что она едва могла разглядеть их цвет, но они были голубыми. Мальчик поднял руку, словно он брызгал воду на кого-то и капли летели в воздухе. Было настолько все изящно прорисовано, что она не могла контролировать свое выражение лица.
Рисунок был портретом, тот же парень смотрел вниз и его длинные ресницы свисали на высокие скулы. С первого взгляда не казалось, что он улыбался, но когда девушка наклонилась ближе, то увидела легкую улыбку, играющую на его губах. Его волосы спадали на лоб, настолько, что щекотали его глаза. Аделаида никогда не видела его раньше, но знала, кто это был.
Наконец, ее взгляд упал на акварельных эскиз. У нее перехватило дыхание и девушка почувствовала каплю дождя на своем сердце, потому что этот рисунок был автопортретом. Он нарисовал волосы черным цветом, а в его глазах свирепствовал серый шторм, темные волны которого врезались в скалы его ирисов. Из его глаз падали букеты синих цветов, текущие по его щекам, словно слезы.
— Не забывай меня. — Прошептала она и на ее сердце приземлилась еще одна капля дождя. В картине не было ничего прекрасного. Линии были нарисованы слишком резко и цвета были слишком меланхоличны, чтобы что-то кроме боли могло пронзить ее сердце, когда она смотрела на нее. Но не черные линии или синие цвета заставили облака в ее сердце отпустить всю воду. На самом деле, не то, что было на картине, разбило ее сердце. Это было то, чего не было на ней, то, что разорвало ее на части. Рисунок не имел рта.
— Я не разговаривал тринадцать месяцев после его смерти. — Сказал Гарри и его голос дрожал, когда он ответил на вопрос, который она не задавала. — Я-я всегда хотел, чтобы мои последние слова были сказаны ему, и после аварии я подумал, что, если я не буду говорить до конца своей жизни, я получу то, чего желаю.
Она отвернулась от картины и посмотрела на него. Вода задерживалась в его глазах, но она не стекала по щекам.