Дафна

Лучи солнца косо падали через окно ее писательской хибары, и пылинки кружили по комнате крошечными светлячками. И сами рукописи, казалось, были пылью — хрупкие, пепельного цвета, похожие на чудом сохранившиеся остатки какого-то древнего пожара, однако при этом вполне разборчивые, в отличие от тех иероглифов, которые она пыталась разгадать в Британском музее, — ведь эти стихотворения предназначались для чтения. Но Дафна обнаружила, что ей трудно сосредоточиться на смысле слов, ее скорее зачаровывал сам почерк Брэнуэлла — менее аккуратный, чем взрослый каллиграфический почерк сестер, — с характерными завитушками и причудливыми узорами, образующий на странице витиеватый и ни с чем не сообразный рисунок.

Изучая почерк, Дафна пыталась проникнуть в мысли Брэнуэлла и внезапно словно ощутила толчок от узнавания: откуда-то из глубин ее памяти выплыло другое утро, вскоре после свадьбы, когда она сидела и читала нечто написанное столь же безукоризненным, как у сестер Бронте, почерком. Что заставило ее, совсем еще юную жену, рыться в тот день в столе Томми, когда она была в доме одна и знала: муж не придет и не потревожит ее? Дафна даже толком не понимала, что искала она тогда, но помнила: было какое-то странное побуждение делать это и волнение, смешанное с дурным предчувствием, но, когда разыскала потайной ящик (ключ остался в замке — бедный Томми, он никогда не умел хранить свои секреты), была уверена, что найденное в нем необходимо прочесть.

Внутри она обнаружила маленькую пачку любовных писем, адресованных Томми его бывшей невестой, красивой девушкой с темными волосами и миндалевидными глазами по имени Джен Рикардо. Дафне было известно ее имя и лицо по фотографии, но она не знала подробностей этой истории — Томми лишь описывал Джен как «очень нервную» особу, всегда при этом замечая, что обсуждать причины разрыва его помолвки с Джен — занятие, «недостойное джентльмена». Дафна понимала, что Томми неприятно ее любопытство и поэтому его следует скрывать, если невозможно подавить полностью.

Дафну тогда ошеломило — она почувствовала себя так, словно ее ударили, — не содержание любовных писем Джен (то были обычные традиционные фразы), а сам ее почерк, показавшийся Дафне гораздо более выразительным, чем передаваемые им эмоции. Он был уверенным, отчетливо индивидуальным, и чем больше Дафна изучала его, тем больше ее собственный почерк казался ей неразборчивым и сформировавшимся, по-детски безыскусным, свидетельствующим об отсутствии у нее университетского образования. Дафна никогда не говорила об этих письмах с Томми, понимая: было бы слишком унизительным признаться, что она рылась в его личных бумагах, обшарила ящики его письменного стола, как заурядный воришка. К тому же Дафна опасалась, что, если она сознается в чтении этих писем, присутствие Джен в их совместной жизни станет еще более угрожающим.

— Весьма угрожающим, — прошептала Дафна.

Сидя в своей писательской хибаре, она вспоминала голос отца. «Тебе угрожают?» — все время спрашивал у нее отец задолго до появления Томми, понимая под этим своеобразным кодовым наименованием сексуальное обольщение, пытаясь выяснить, не появился ли у Дафны новый кавалер, а потом это словечко прижилось, и Дафна сама его употребляла, не слишком задумываясь почему. «Он ужасно угрожающий», — сказала она сестрам вскоре после своей первой встречи с Томми; какой же маленькой дурочкой была она тогда, да и до сих пор осталась…

Конечно же, беспокойство Дафны по поводу писем Джен вылилось на страницы ее романа — там, где она писала, почти забыв этот случай, о почерке Ребекки: вторая жена главного героя была ошеломлена не меньше, чем Дафна, четкими наклонными чернильными мазками своей предшественницы, резко выделяющейся жирной заглавной буквой «Р» в имени Ребекка, начертанной столь решительно, что все окружающие ее буквы казались карликами, — это «Р» пронзало белый лист бумаги с такой безоговорочной уверенностью! Вторая жена пыталась уничтожить послание к ее мужу от Ребекки, вырвав форзац из книги стихов, доставшейся Максиму от его первой жены, а затем предав его огню, при этом жирно выведенная чернилами буква «Р» исчезла последней, корчась в языках пламени. Однако саму Ребекку уничтожить не удалось: она восстала, как птица Феникс из пепла, она всегда будет в конце концов возвращаться.

— Благословение, — пробормотала Дафна, — и проклятие…