Читаем Дай мне руку полностью

Он бросил на неё шутливо-укоризненный взгляд, Вера рассмеялась, он тоже улыбнулся:

— Расскажите ещё про подругу. Чем ещё вы с ней занимались?

— Ездили в лес с ролевиками, это вроде как костюмированная вечеринка такая, все одеваются эльфами и носят бутафорское оружие. Я тогда выиграла чемпионат по метанию ножей, а Милка с какой-то дриадой гнома не поделила и накостыляла ей пластмассовым мечом, нас выгнали. И мы пьяные шли по лесу до трассы в эльфийских костюмах и ловили машину среди ночи.

Министр тихо рассмеялся, впечатлённо качнул головой:

— Как вы с ней дружите до сих пор?

Вера пожала плечами:

— Ну я, допустим, тоже не подарок.

— По вашим рассказам не похоже.

— Это потому, что рассказываю я, поверьте, если бы вы говорили с ней, вы бы увидели ситуацию с совершенно другой стороны.

— По-моему, тут с какой стороны ни глянь, а проблемы создаёт она. Почему вы позволяете так с собой обращаться?

Вера медленно глубоко вдохнула, выдохнула и пожала плечами:

— Её не переделаешь, тут либо любить как есть и всё прощать, либо расстаться навсегда. Я выбираю любить и прощать, у меня не так много друзей, чтобы ими разбрасываться. Тем более, что мы всю жизнь вместе, а если судьба свела, то это не просто так, это для чего-то нужно.

Он перестал улыбаться, посмотрел в огонь и тихо сказал:

— Вы верите в судьбу?

У неё в памяти отозвался тот же вопрос, глухо, через дверь — «Вы верите в судьбу? Я не верю…».

— Да, — она с вызовом подняла голову, улыбнулась, — я верю в карму. Что ничего не происходит случайно, что каждый человек на жизненном пути — учитель, и что Вселенная не посылает нам испытаний, с которыми мы не можем справиться, только те, что по силам. И если мы с Милкой встретились, то мы нужны друг другу, я её приземляю, она меня раскачивает и вытаскивает из зоны комфорта. У неё все парни на меня похожи — скучные, серьёзные и ответственные, у них даже манера речи моя, они все технари, сообразительные, пунктуальные и рукастые. А я по жизни коллекционирую художников, пианистов, драматургов и прочих раздолбаев, хожу за ними, сопли вытираю и финансирую.

— А как же Тоша? — ядовито спросил министр, Вера улыбнулась:

— Тоша — исключение. К тому же, мы мало встречались, там почти сразу стало понятно, что ничего не получится, потому что я ощущала себя не любимой девушкой, а скорее фанаткой, дорвавшейся до звезды. Я его обожала, восхищалась, но не любила. Я им и сейчас восхищаюсь, — она пожала плечами, улыбнулась своим воспоминаниям, подчёркнуто не замечая мрачные флюиды со стороны министра Шена.

Он глубоко вдохнул и откинулся на спинку, попросил:

— Расскажите ещё. Что-нибудь доброе и весёлое.

— У вас что-то случилось? — тихо спросила Вера, он косо усмехнулся, неопределённо пожал плечами, она предположила: — Тяжелый День?

— Завтра будет Тяжёлый День, — неохотно признался министр, — но до «завтра» у меня есть ещё два часа и я хочу ещё немного «сегодня».

— Зачастили что-то ваши Тяжёлые Дни, — нахмурилась Вера. — Вы говорили, они бывают раз в полгода-год.

Он с досадой поморщился и отвернулся, недовольно пробурчал:

— Можно я ещё два часа поживу в «сегодня»?

— Ладно, — примирительно улыбнулась Вера. — Расскажите, что вас волнует «сегодня»?

— Честно? — с предвкушением конфликта оскалился министр, — больше всего меня «сегодня» волнует то, что мой торт попробовал весь отдел, кроме меня!

Вера рассмеялась, взялась за подлокотники и кивнула в сторону кухни:

— Пойдёмте, я тоже его не пробовала, — оттолкнулась и встала.

Они пошли на кухню, Вера зажмурилась от яркого света, потом случайно глянула на министра Шена и сочувственно прикусила губу, кивая на роскошный синяк в полскулы:

— Ого, кто это вас так приласкал?

— Двейн, — усмехнулся министр, — кроме него, так больше никто не может.

«Дзынь.»

Он поморщился и поправился:

— В Карне. В Империи есть ещё один товарищ, который может, я иногда езжу к нему тренироваться, он тоже чемпион мира, но другого года.

— Ясно. — Вера поставила чайник, достала посуду и торт, там осталось чуть меньше половины. Разрезала и поставила кусок на блюдце перед министром, он шкодно улыбнулся, потом чуть смутился и изобразил капризную физиономию:

— Не вижу там своего имени.

— Ой, какие же мы вредные! — показала язык Вера, пошла за кремом и стала писать на его кусочке стилизованные иероглифы, министр становился всё довольнее, она посмотрела на него, поцокала языком, как будто хотела пристыдить, взяла следующий кусок и вывела по-русски: «Шеннон».

— Я два не осилю, — довольно мурлыкнул министр, Вера улыбнулась:

— Значит, пусть вас греет мысль, что он здесь вас ждёт.

— Пусть, — кивнул он, вздохнул и добавил: — А вы обещали большой торт, с розами…

— А вы обещали устроить мне встречу с королём, — подняла брови Вера, — только дату не уточнили.

Он поморщился и отвернулся, пробурчал:

— Я завтра веду вас на рынок, подумайте, в какие лавки хотите зайти. Я планирую ювелирный, книжный и лавку тканей, хотите что-нибудь добавить?

— Храм Ра Ни, — ехидно улыбнулась Вера.

— Зачем? — прошипел он, она пожала плечами:

— Котов потискать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Король решает всё

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература