ДАЙ ОГЛЯНУСЬ, или путешествия в сапогах-тихоходах. Повести.

— Вот так! — вдруг вскричал он.— Вот так! Я вас поймал! — фотограф хлопнул по ящику аппарата.— Теперь вы никуда отсюда не денетесь!

— Что? — опомнилась Юля.— Ах вы хитрец!

— Что делать! — довольно улыбаясь и показывая зубы трех сортов, говорил мастер.— Что делать! Не всех же веселить птичкой. А вы не хитрите на своей работе? Чтобы все было хорошо?

Об этом смешном эпизоде и готовилась рассказать Юля Алексею. Она знала, что ему понравится. Но у эпизода было продолжение, о котором хотелось умолчать.

Фотография должна была пойти на стенд работников горисполкома, участников войны. Вчера, перед отъездом, ее вызвал председатель. Только войдя в кабинет, она увидела на столе стопку фотографий и все поняла. Впрочем, если сказать точнее, уже в ателье она знала, что с этой фотографией не все будет ладно.

Кивнув Юле, Николай Федорович расписал завтрашнюю ее командировку: семинар, ее выступление, напомнил, к кому надо зайти, куда позвонить, о чем напомнить, кому передать личный привет. Когда же его рука легла на стопку фотографий, Юля чуть напряглась — попыталась угадать, что скажет Николай Федорович о ее фотографии.

— Еще один вопрос,— гладко начал председатель, но вдруг замолчал. Он рассматривал ее фотографию. — Понимаете... — Николай Федорович подыскивал нужные слова и не находил.

— Понимаю,— неожиданно пришла на помощь Юля.— Я снимусь еще раз.

— Так-то лучше, Юлия Викентьевна,— обрадовался председатель и даже улыбнулся оттого, что сложная ситуация разрешилась так просто. И заторопился высказаться:—А то увидят и скажут: что, мол, за киностудия тут?

— Я возьму ее домой.

— Вот-вот — домой. Дома она будет на месте. Прямо скажу: вы на ней кинозвезда, а не исполкомовский работник, заведующий отделом. Кадр, так сказать, из фильма. Слишком уж, понимаете...

— Я понимаю, Николай Федорович,— поспешила еще раз согласиться Юля.— Я и сама так думала...

— Сфотографируйтесь еще раз,— распорядился председатель.— И знаете, так...—Николай Федорович показал как, и Юля вспомнила разговор в ателье.— Ну, не так, разумеется,— поправился председатель, увидев что-то в ее лице.— Короче, вы сами знаете.

— Хорошо, Николай Федорович,—сказала Юля, подумав, что ей предстоит трудная встреча с фотографом.— Не беспокойтесь.

— А фотография очень хорошая.— Председатель тряхнул головой, протягивая ее Юле.— И как он вас это?.. Или вы сами такая? Не знал, не предполагал...

— Ох, Николай Федорович, давно уж я не такая! Это он меня заставил побыть такой.

— Умеет...— сказал председатель, шевеля уже бровями, переключаясь, видимо, на другое.— Значит, вы все поняли? Тогда до понедельника. Георгию Анисимовичу мой персональный. Скажите: ждем в гости.

— До свидания, Николай Федорович.

Вечером они встретились у дверей гостиницы. От камня стен несло дневным теплом, было душно, время прохлады еще не наступило.

— Здравствуй. Пошли?

— Куда?

— Все равно...— и сам выбрал направление. Шли не в ногу, долго молчали, Алексей что-то

насвистывал, держа руки на груди, был независим, отдален.

— Скажи, ты помнишь, как мы встретились? — спросил вдруг.

— Конечно, помню. В исполкоме. У меня в кабинете. Я как раз Сонина чистила. Ты вошел без спроса, а я его чистила...

— А как именно, не помнишь?

— Обыкновенно...

— Не совсем... Это тебе казалось, что обыкновенно. А я сразу обратил внимание на чистку твою. Хочешь, напомню?

— Напомни.

— Слушай. «Павел... там Петрович!»

— Фомич.

— «Павел Фомич! Как тебе не стыдно! Ну пусть кто угодно, но чтобы ты!..» Я сразу обратил внимание, во-первых, на это «ты». Он ведь старше тебя...

- Ну, мы с ним так давно работаем!

Слушай дальше. «Пусть кто угодно, но чтобы ты! Фронтовик!...» Он сначала готов был сопротивляться, но как услыхал твое «фронтовик», запыхтел, засопел — прижала ты его этим к стенке— не вырваться.

— Так он же...

— Не в этом дело. Я о другом. О том, что всех вас, воевавших, отличает.

— Что?

— Ну, тут двух слов не хватит. Многое. Главное, наверно, мерки. У вас на все прежние мерки. Внешне вы — как все, а чуть копнешь — и на войну наткнешься. А ведь с конца войны — сколько? Семнадцать лет. Есть у меня знакомый — генералмайор в запасе. Я с ним запросто: Пал Василич, Пал Василич, чуть ли не по плечу хлопаю. А чувствую— только терпит. И такая у него иной раз тощища в глазах при виде этих разноцветных, разногалстучных, разнопиджачных штатских! Так бы, наверно, и рявкнул однажды: смир-но! Почему беспорядок? Где командир? Построиться! Доложить!.. А меня бы в первую очередь: р-разговорчики, р-рядовой! Как стоите?

— К чему ты об этом заговорил? — насторожилась Юля.— Может, хочешь сказать, что я такая?

— Ну что ты! — рассмеялся Алексей.— Ты ведь не кадровая. Но тоже, наверно, спросила бы меня при удобном случае: а по болоту ты ходил? С пулеметом?

— Глупости.

— Так ли? Впрочем, ты права: ненужный разговор. Просто я хотел рассказать тебе, что я тогда, в кабинете, о тебе подумал.

— Что?

— Что мне с тобой будет трудновато.

— Ты... разве ты тогда уже знал, что мы будем вместе?!

— А как же! — рассмеялся Алексей.— Ясно, знал. По тебе же все сразу видно!

Юля подняла к нему голову.