Daigaku-kagami (СИ)

Спиной Феликс уперся во что-то жесткое и неровное — похоже на ручки от швабр, но это сейчас волновало его меньше всего. Другое дело — горячий рот напротив его собственного, сухие губы с потрескавшейся кожей, которые так сладко целовать, прикусывать, посасывать. Хотелось стонать в голос, но нужно было вести себя тихо — и Феликс вел, жарко отвечая на поцелуи, зарывался пальцами в волосы, притягивал к себе, прижимал, впивался губами и дразнил языком. Гилберт пахом вжимался в его бедро, Феликс чувствовал, как он заводился, как его член поднимался и становился все тверже в штанах, и — господи — как же он скучал по всему этому!

Гилберт трогал — повсюду, куда мог дотянуться: гладил спину, стискивал рубашку, пальцами забирался под ремень брюк и сжимал задницу. От его прикосновений у Феликса горела кожа, он прижимался сильнее, что было больше контакта, больше прикосновений, больше жара. Феликс соскучился, ужасно соскучился — они не виделись две недели, а эта была бы третьей, если бы Гил не затолкал его несколькими минутами раньше в почему-то открытую подсобку, — и ему хотелось как можно больше и, желательно, сразу. Но Гилберт только гладил, мял, трогал, впивался — и целовал, так мокро и беззащитно, что у Феликса коленки подгибались. Он бы и упал — на кровать или хоть куда-нибудь, только в подсобке было до ужаса тесно, и повсюду дурацкие неудобные швабры, на которые невозможно было не напороться спиной в самый ответственный момент.

От поцелуев — в губы, в шею, в уши — в животе сворачивался тугой комок, Феликс терся о бедро Гилберта, но тот упорно игнорировал его, только целовал и гладил, словно не мог насытиться этим, как будто у самого не стояло до звездочек перед глазами. Феликс попытался залезть Гилу в штаны: расстегнул ширинку, языком лаская чужой язык, рукой скользнул по трусам, сжал член — Гилберт разорвал поцелуй и закусил губу, чтобы не застонать, а потом осторожно отстранил руку Феликса и, будто извиняясь, вновь утянул его в головокружительный поцелуй.

Феликс ответил, снова потерся членом о бедро, протолкнул язык Гилберту в рот и прижал того к противоположной стене — благо, размеры помещения позволяли сделать это без каких-либо усилий. В таком положении у Гила не было никаких шансов — Феликс спустился поцелуями на шею, расстегнул незаметно рубашку, прошелся руками по гладкой груди, провел по бокам до бедер, а потом, не дав Байльшмидту опомниться, опустился на колени и взял его член в рот.

Гилберт прикусил одну руку, а другой вцепился Феликсу в волосы. Дернул в сторону, будто хотел остановить, но сдался в следующую же секунду и насадил глубже — Феликс едва не закашлялся. Остановившись, он выпустил член изо рта, сжал в ладони, провел осторожно, на пробу, и снова обхватил губами — трудно было сдерживаться, когда что-то столь желанное и недосягаемое оказалось так близко. Феликс взял глубже, начал насаживаться горлом, и Гилберт снова ухватился за его волосы, задавая нужный темп. Да, да-да-да, как же он этого ждал! Восхитительный член прямо у него во рту, и Гилберт снова рядом, и Феликс снова нужен ему, и Гил снова хочет его, снова берет его, как раньше, как надо, вот так!..

Феликс, не сдержавшись, застонал от удовольствия — вибрация прошла от горла по члену Гилберта, и тот тут же за волосы притянул Лукашевича обратно к своим губам. Поцеловал в мокрый рот, переплел языки, потерся членом о член — у Феликса задрожали коленки — и приспустил ему штаны, освобождая от тесного плена. Узел в животе у Феликса затянулся, заныл, член дернулся, соприкоснувшись с другим, и он снова застонал, только теперь Гилберту в рот.

— Тише, тише, малыш, — срывающимся шепотом попросил тот, осторожно вплетая пальцы Феликсу в волосы. — Вот так, ты же хороший мальчик, ты же знаешь, как нужно себя вести.

Феликс знал — лишний звук, и любой человек, которому посчастливилось оказаться в паре метров от них, может обо всем догадаться. Но разве можно было сдержаться, когда Гилберт — горячий, возбужденный, со своим восхитительным членом — прижимался к нему, целовал его и трахал его рот? Феликс прикусил губу и кивнул, и Гилберт обхватил оба их члена влажной ладонью. Провел вниз, обнажая головку, как ему всегда нравилось, и резко задвигал рукой, шумно выдыхая куда-то Феликсу в плечо — тот задрожал от удовольствия, потому что наконец-то, он ведь ждал этого так долго, ему было так нужно, так хотелось!..

Гилберт зашипел, прикусил нежную кожу на шее, и Феликс, опомнившись, перестал впиваться ногтями ему в спину — и когда он снова оказался возле этих растреклятых швабр? Байльшмидт замедлил движения, прижался пахом сильнее, снова покрывая шею-уши-губы жадными поцелуями, он уже был на грани — Феликс знал, чувствовал, но ему было так мало, он едва не захныкал от обиды:

— Гил!.. — слова давались с трудом, хрипом вырываясь из легких. — Гил, пожалуйста, прошу тебя, еще, давай еще немножко, — тот перестал дрочить, только крепко стиснул члены пальцами. — Я так скучал, я так хочу тебя, пожалуйста, Гил, прошу…