Daigaku-kagami (СИ)

Феличиано сглотнул. Несмотря на всю неправильность, такие мысли ему нравились. В них не было сложных вопросов, философских размышлений на небольшой семинар и сомнений. Зато в них было удовольствие — и больше, пожалуй, ничего. Ничего лишнего.

Когда Людвиг подошел к нему, Феличиано думал, что было бы здорово однажды попробовать его кожу на вкус. Интересно, каково это? Поцеловать, укусить, лизнуть — позволить себе хоть что-то большее, чем просто смотреть. Людвиг протянул ему руку и что-то сказал — Феличиано не слышал за своими мыслями, и вместо того чтобы подняться, по-детски ткнулся носом в раскрытую ладонь. У Мюллера была сухая жесткая кожа с мозолями, его рука пахла песком и кофе, и его пальцы дрогнули, как будто он чесал собаку за ухом, когда Феличиано щекой прижался к ним.

Это неправильно. Так нельзя. Не на виду у доброй половины школы.

Феличиано пытался уговорить себя отстраниться, но не мог. А Людвиг убрал ладонь много позже, чем того требовала ситуация. И намного мягче, чем Феличиано заслуживал.

— Закончим на сегодня, — сказал Людвиг. — Ты засыпаешь на ходу. Прими душ и постарайся поспать после занятий.

— Так точно, учитель! — с трудом нацепив маску улыбчивого дурачка, отдал честь Феличиано. — Спасибо.

Он чувствовал, как Людвиг провожает его тяжелым взглядом. Что же у него на уме?.. Варгас отдал бы всю пасту в мире за ответ на этот вопрос, но если кто-то и знал его, то либо ему не нравилась паста, либо нравилось смотреть на мучения Феличиано. И то, и другое в равной степени делало его последним мерзавцем.

И снова по кругу — душ, уроки, занятие в клубе, работа над портфолио, домашка, бесплодные рассуждения перед сном и, наконец, робкое забытье. А с утра — тренировка, душ, уроки…

Поскорее бы прошел этот чертов Ундокай, поскорей бы кончилась проклятая осень!

Тогда все вернется в норму, и у Людвига не будет других забот по утрам, помимо тренировки с Феличиано. И они смогут быть друзьями после учебы, ходить на прогулки, готовить ужин и проводить время вместе. Тогда Феличиано не будет больше волноваться, снова начнет рисовать что-то, кроме крепкой рельефной спины, идеального пресса и того, что находится ниже. А дальше… Дальше будет выпускной, и он улетит в Венецию, и больше не будет думать, задаваться вопросами морали и терзаться от неправильности своих чувств. Да и останутся ли эти чувства?

Феличиано закрыл лицо ладонями и беззвучно застонал. Невыносимо.

Все это, все, что происходит, — просто невыносимо. Он на это не подписывался, он несогласен, заберите все назад и выплатите компенсацию. К черту такое, к черту. И на компенсацию плевать — только пусть ничего не будет.

А ведь если он признается — все закончится.

Эта мысль заставила Феличиано встрепенуться. Действительно, хорошо или плохо — неважно, после его признания все закончится. Не останется вопросов без ответов. Не останется сомнений «а что, если». Ловино говорил ему об этом давным-давно, но он, как обычно, все усложнил. Окружил себя ворохом предрассудков и страхов, хотя стоило всего лишь сделать шаг — один шаг навстречу. Неужели жизнь его так ничему и не научила? Лгать и подавлять — худшее, что можно сделать с чувствами.

После уроков Феличиано заглянул в зал — Людвига там, конечно, не было. Он всегда занимался с ребятами из клуба на заднем дворе перед Ундокаем. Варгас вышел наружу, взглядом отыскав фигуру учителя — тот возвышался над учениками и сверкал белоснежной майкой.

— Учитель Мюллер, — позвал он, когда подошел ближе.

— Здравствуй, Феличиано, — кивнул тот. — Что-то случилось?

— Нет, — Феличиано покачал головой и опустил взгляд в землю — смотреть Людвигу в глаза было выше его сил. — Я бы хотел кое-что вам рассказать.

Людвиг пристально взглянул на него. Варгас чувствовал, как он сканирует его своим пронзительным взглядом.

— Тогда идем ко мне в кабинет, — кивнул он.

Феличиано невольно покраснел — неужели все настолько очевидно? Или Людвиг каждого, кто хочет поговорить, приглашает к себе? Он тряхнул головой и натянул на лицо улыбку. Что бы ни произошло дальше, он не позволит себе разреветься перед Людвигом. Только не снова.

В тренерской было пусто и тихо, Мюллер присел за стол и жестом пригласил Феличиано располагаться напротив. Солнечный свет проникал сквозь жалюзи, создавая на полу и стене причудливый узор из полосок тени. Черная, белая, потом снова черная, за ней белая — и так до бесконечности.

— Я слушаю, — вежливо кашлянул Людвиг.

Феличиано открыл рот, чтобы произнести слова признания. Ну же, так просто: «Вы мне нравитесь, учитель», «Я люблю вас, учитель». «Я хочу вас поцеловать, учитель». «Я хочу вас».

— Я…

А что дальше? Что, если Людвиг не может ответить ему взаимностью? Ведь их дружбе придет конец. И дружбе, и тренировкам, и всему, что есть у Феличиано. Он ведь уже пытался жить без Людвига. Что там дедушка Гай говорил по этому поводу?

— Я вас…

А если он вдруг испытывает то же самое? Если примет чувства Феличиано? Будет здорово и замечательно, и тепло, и правильно, и хорошо. И все сомнения исчезнут. Они смогут быть счастливы, пока…

— В-вас…