ДайсМен или человек жребия

«Поистине, это благословение, а не хула, когда я учу: «над всеми вещами стоит небо-Неожиданность, небо-Невинность, небо-Задор, небо-Случай». «Случай» — это самое древнее Божество мира, и я пришел, чтобы избавить все вещи от подчинения Цели и восстановить на троне небо-Случай, чтобы царствовал он над всеми вещами. Разум — это подчинение Воле и Цели, но я освобождаю его для божественной Неожиданности и Задора, когда учу: «Всюду невозможно одно — разумный смысл!» Немного мудрости еще возможно; как раз чтобы всё хорошенько смешать, но эту божественную уверенность находил я в каждом атоме, молекуле, субстанции, растении, существе и звезде: они предпочитают танцевать — на ногах Случая.

О небо надо мною, ты, чистое! Высокое! Теперь для меня в том твоя чистота, что нет вечного паука-разума и паутины его: что ты место танцев для божественных случаев, что ты божественный стол для божественных игральных костей и играющих в них! — Но слушатели мои, вы краснеете? Не сказал ли я того, чего нельзя высказывать? Не произнес ли я хулы, желая благословить вас?»[96]

Я закончил читать, проверил, нет ли еще подходящего материала, и поднял глаза.

— Я не узнала, что это, — сказала Терри.

— Это Заратустра. Но ты поняла?

— Не знаю. Мне понравилось. Что-то мне очень в этом понравилось. Но я не… я не понимаю, почему у меня должна быть вера в Жребий. Я думаю, проблема в этом.

— Ни одна малая птица не упадет на землю, чтобы Бог этого не видел[97].

— Я знаю.

— Может ли хоть один игральный кубик упасть на стол, не увиденный Богом?

— Нет, я думаю, нет.

— Ты помнишь великий финал Книги Иова? Бог говорит изнутри бури, он спрашивает Иова, как тот осмелился оспаривать пути Господни. В трех долгих, прекрасных главах Бог осуждает бесконечное человеческое неведение и бессилие. Он говорит:

«Где был ты, когда Я полагал основания земли?..»

Или «кто затворил море воротами, когда оно исторглось, вышло как бы из чрева?»

И «давал ли ты когда в жизни своей приказание утру?»

«Отворялись ли для тебя врата смерти?»

Снова и снова Бог вбивает это бедному Иову в голову, но каким стилем — самой прекрасной поэзией в мире, — и Иов понимает, что заблуждался в своем недовольстве и сомнениях. Его последние слова к Господу таковы:

«Знаю, что Ты всё можешь и что намерение Твое не может быть остановлено…

Поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле».

Я сделал паузу, и мы с Терри несколько секунд молча смотрели друг на друга.

— Бог может всё, — продолжил я. — Намерение Его никогда не может быть остановлено. Никогда.

— Да, — ответила она.

— Мы должны отречься от себя и утратить себя, если хотим спастись.

— Да.

— Бог видит, как падает самая малая птица.

— Да.

— Самый маленький игральный кубик, что падает на стол.

— Да.

— Вы всегда будете знать варианты, что предоставили Жребию.

— Да.

— Терри, причина, почему ты должна верить в Жребий, проста.

— Да.

— Жребий есть Бог.

— Жребий есть Бог, — сказала она.

32

Идея Центров по экспериментам в полностью случайных средах пришла мне в голову однажды в среду вечером той весной, когда я сидел на заседании попечительского совета больницы Квинсборо. Пятнадцать стариков, все как один врачи, доктора философии[98] и миллионеры, сидели вокруг огромного прямоугольного стола и обсуждали развитие водопроводно-канализационной сети, шкалу окладов, схемы лечения и права приоритетного проезда, а на площади квадратной мили вокруг нас с куда большим комфортом находились пациенты, пребывающие в самых разнообразных формах ступора.

Я сидел и рисовал себе многорукого, многоногого, многоглавого Шиву, и тут — бац! — меня осенило: Жребий-Центр, учреждение для превращения обычных людей в Людей Случая.

Я вдруг увидел временное, но всеобъемлющее окружение с настолько сильным воздействием, что человек впитает принципы и методы дайс-жизни за несколько недель в той же степени, на которую у меня ушли многие, многие месяцы. Я увидел общество людей, живущих по воле Жребия, я видел новый мир.

Старина Кобблстоун[99], наш высоченный, величавый председатель, очень рассудительно вещал на тему хитросплетений закона Квинсборо о правах на конфискацию; шесть трубок, три сигары и пять сигарет создавали в комнате с зелеными стенами мягкий подводный эффект; молодой доктор (сорок шесть) рядом со мной качал ногой сорок минут без единой паузы. Все ручки дремали на бумаге, кроме моей: я оказался единственным рисовальщиком чертиков. Зевки маскировались под кашель или прятались за трубками. Кобблстоун предоставил слово доктору Винку по вопросу неэффективности бюрократической системы в решении проблем с водопроводом и канализацией, как вдруг из семи рук, шести ног и трех голов Шивы неожиданно родилась идея Жребий-Центра.