ДайсМен или человек жребия

А в субботу вечером Арлин встретила меня на пороге в прелестном синем вечернем платье, которого я прежде не видел (да и Джейк тоже), со стаканом виски в руке и взглядом широко открытых глаз, глядевших с благоговейным страхом или просто невидяще (поскольку была без очков). Протянув мне скотч (Лил все еще одевалась и не успела спуститься), Арлин упорхнула в другой конец комнаты. Я подошел к небольшой группе психиатров с Джейком в центре и выслушал последовательную серию монологов, посвященных различным способам уклонения от подоходного налога.

Подавленный, я поплелся за Арлин, и лирические строки прилипли к моим устам, как крошки от домашнего печенья. А она с беспомощной улыбкой металась от кухонного бара к гостям, убегала, не дослушав до конца фразу, под предлогом, что кому-то что-то понадобилось. Я никогда еще не видел ее в таком маниакальном состоянии. Когда же наконец я настиг ее на кухне, Арлин не сводила глаз с фотографии Эмпайр-стейт-билдинг, а, впрочем, может быть, не с нее, а с висевшего чуть ниже календаря, где оранжевыми квадратиками были помечены все праздничные дни.

Обернувшись, она взглянула на меня широко открытыми невидящими глазами, в которых был все тот же благоговейный ужас, и пугающе громко спросила:

— Что, если я беременна?

— Ш-ш-ш-ш, — отозвался я.

— Если забеременею, Джейк никогда мне этого не простит.

— Я думал, ты каждое утро принимаешь свои пилюли…

— Джейк велел, но я их еще два года назад заменила витамином С.

— О Господи!.. А тогда… гм… когда мы… Так ты думаешь, что беременна?

— Джейк узнает, что я обманула его и не принимала противозачаточных…

— И решит, что это его ребенок?

— Ну конечно, а чей же еще?

— Но… Э-э…

— Ты же знаешь, он и слышать не хочет о детях.

— Еще бы мне не знать… Вот что, Арлин…

— Извини, мне нужно отнести напитки.

Она метнулась из кухни с двумя бокалами мартини и вернулась с двумя пустыми стаканами для хай-бола.

— Не смей больше даже прикасаться ко мне, — сказала она, готовя очередную порцию.

— Арлин, как ты можешь?.. Моя любовь подобна…

— Во вторник Джейк на весь день уходит в библиотеку работать над новой книгой. Если только попытаешься пристать ко мне, я вызову полицию.

— Арлин…

— Я записала номер, и телефон будет под рукой.

— Арлин, чувства, которые переполняют меня…

— Впрочем, вчера я уже предупредила Лил, что еду в Вестчестер навестить тетю Мириам.

Она опять унеслась в гостиную с виски и двумя тарелками обжаренного в сыре сельдерея и еще не успела вернуться, как появилась Лил, а я намертво завяз в бесконечном разговоре с человеком по имени Сидни Опт о воздействии «Битлз» на американскую культуру. Мне вообще не удалось больше поговорить с Арлин до… ну да, до самого вторника.

— Арлин, — сказал я, едва сдерживая крик боли, когда хозяйка с силой зажала мне ногу дверью, — ты должна впустить меня.

— Нет, — сказала она.

— Не пустишь — не узнаешь, что я намерен предпринять.

— Намерен предпринять?

— Никогда не угадаешь.

Последовала долгая пауза, потом дверь открылась, и я, хромая, переступил порог. Арлин решительно направилась к телефону сняла трубку, выпрямилась и, держа палец на кнопке, обозначающей первую цифру предполагаемого номера, сказала:

— Не подходи!

— Да не подхожу я, не подхожу! Только повесь трубку.

— И не собираюсь.

— Если будешь держать слишком долго, телефон отключат.

Поколебавшись, она оставила телефон в покое и присела на диван (рядом с телефоном). А я — на другой край.

Несколько минут она безучастно глядела на меня (я тем временем готовил свою декларацию о платонической любви), а потом закрыла лицо руками и расплакалась.

— Я не в силах противиться тебе, — всхлипывала она.

— Да ведь я ничего и не пытаюсь сделать.

— Не в силах, не в силах! Я знаю, что не в силах! Я — слабая!

— Но я не собираюсь тебя трогать.

— Ты слишком сильный… Я не могу противостоять твоему напору…

— Я тебя не трону.

Тут она отняла руки от лица:

— Правда?

— Арлин, я люблю тебя…

— Я знала! О, а я так слаба…

— Люблю тебя так, что не высказать словами…

— Ты — плохой человек.

— Но решил… — и осекся от захлестнувшей меня досады, — решил, что наша любовь должна оставаться платонической.

Глаза ее сузились от обиды и возмущения; вероятно, Арлин пыталась воспроизвести пронизывающий взгляд своего мужа, однако впечатление было такое, словно она силится прочитать субтитры старого итальянского фильма.

— Платонической? — переспросила она.

— Ну да. Отныне и впредь пусть будет именно такой.

— Платонической… — она задумалась.

— Да, — сказал я, — я хочу любить тебя любовью, которая выше слов, выше простого соприкосновения тел. Любовью духа.

— Но что мы будем делать?

— Ну, мы будем видеться по-прежнему, как и раньше, знать, что предназначены друг для друга, однако семнадцать лет назад судьба совершила ошибку и отдала тебя Джейку.

— Но что мы будем делать? — она поднесла трубку к уху.

— И ради детей мы обязаны оставаться верными нашим супругам и никогда больше не уступать нашей страсти.

— Это я понимаю, но что мы будем делать?

— Ничего не будем.

— Ничего?

— Ничего… м-м-м… такого.

— Но видеться все-таки будем?

— Видеться — да.