Читаем Дайте мне лабораторию, и я сдвину мир полностью

Ответ становится видимым, если мы сопоставим все три тезиса моего аргумента: ликвидацию границы между внутренним и внешним; изменение соотношения в масштабе и уровнях; и, наконец, процесс записи. Эти три темы указывают на одну и ту же проблему: то, каким образом несколько человек обретают силу и отправляются в одни места для того, чтобы модифицировать другие места и образ жизни множества людей. Например, Пастер и несколько его сотрудников не способны разрешить проблему сибирской язвы, перемещаясь из одного конца Франции в другой и собирая отдельные знания обо всех фермах, фермерах, животных и индивидуальных особенностях каждой местности. Единственным местом, где они могут хорошо и плодотворно работать, является их лаборатория. Снаружи они уступают фермерам в компетентности в сельском хозяйстве, а ветеринарам в ветеринарной медицине. Но внутри своих стен они являются экспертами по соответствующим приборам и по проведению опытов для того, чтобы невидимые действующие агенты (которых они называют микробами) проявили свою деятельность и развитие в иллюстрациях, доступных для понимания даже ребенку. Невидимое становится видимым и «вещь» становится записью (written trace), которое при желании можно читать так же, как любой текст. В данном случае их компетентность достигается через полную модификацию масштаба. Как объяснялось ранее, микроб остается невидимым до тех пор, пока его не начинают выращивать в изоляции. Как только он начинает свободно размножаться в специально выбранной среде, его рост становится усматриваемым, и микроб становится достаточно большим, чтобы его можно было посчитать как маленькие точки в чашке Петри. Я не знаю, как выглядит микроб, но считать точки с четко очерченными краями на белом покрытии довольно просто. Проблема теперь заключается в том, чтобы увязать это умение со сферой здравоохранения. Ранее я указал решение этого вопроса в трехшаговом сдвиге, корректирующем (displace) лабораторию. Следствие очевидно. С помощью этих шагов внутри стен лаборатории происходит эпизоотия, которая, как считается, имеет отношение к внешним макропроблемам. Здесь снова имеет место полная смена масштаба, но на этот раз именно «макро» фактор делается достаточно малым для того, чтобы Пастер с коллегами могли его контролировать. До проведения этой корректировки и перестановки, позволившим группе Пастера овладеть умением по созданию приемов записи, направленных на сферу здравоохранения, никому не удавалось понять ход эпидемии. Под пониманием и умением здесь подразумевается то, что каждый этап (прививание, вспышка эпидемии, вакцинация, подсчет живых и мертвых, сроки, местоположение и т.д.) становится полностью доступным для чтения нескольким людям, способным понять друг друга и достичь согласия, благодаря простоте каждого из суждений, сделанных ими относительно этих элементарных диаграмм и кривых.

Приобретаемая в лаборатории сила не является таинственной. Несколько человек могут стать сильнее, чем эпидемия, если изменят масштаб двух действующих агентов (т.е. если сделают микроба большим, а эпизоотию маленькой), а все остальные смогут следить за происходящим через предлагаемые приемы записи, делающие каждый производимый шаг понятным и удобочитаемым. Изменение масштаба приводит к росту числа доступных записей. Получение данных об эпидемии сибирской язвы в масштабе всей Франции было медленным, кропотливым и неопределенным процессом. Но всего лишь через год Пастер мог увеличивать количество вспышек сибирской язвы. Не удивительно, что он стал сильнее, чем ветеринары. На любые данные статистики ветеринаров он мог привести в десять раз больше своих данных. До появления Пастера их утверждения могли быть опровергнуты любым количеством таких же правдоподобных, но, тем не менее, противоположных утверждений. Но когда Пастер выносит из лаборатории свои цифры и данные, кто способен серьезно ему возразить? Пастер приобрел такую силу, модифицировав масштаб. Таким образом, в вопросах о сибирской язве у него есть два источника силы: эпизоотия и микробы. Его оппоненты и предшественники, работавшие «снаружи» на «большом масштабе», постоянно испытывали непредсказуемые удары в спину со стороны невидимого агента, не позволявшего получить упорядоченные статистические данные. Но Пастер, создав свою лабораторию и, как мы видели, установив ее прямо на ферме, получил власть над микробом (которого он сделал больше, а эпизоотию меньше) и, не покидая лаборатории, смог увеличить число экспериментов при минимальных материальных затратах. Эта концентрация сил делает его настолько сильнее, чем любой из его конкурентов, что им даже не приходит в голову выдвинуть какой-либо контраргумент, за исключением тех редких случаев, как в примере с Кохом, когда они также хорошо оснащены, как и Пастер.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Актуальность прекрасного
Актуальность прекрасного

В сборнике представлены работы крупнейшего из философов XX века — Ганса Георга Гадамера (род. в 1900 г.). Гадамер — глава одного из ведущих направлений современного философствования — герменевтики. Его труды неоднократно переиздавались и переведены на многие европейские языки. Гадамер является также всемирно признанным авторитетом в области классической филологии и эстетики. Сборник отражает как общефилософскую, так и конкретно-научную стороны творчества Гадамера, включая его статьи о живописи, театре и литературе. Практически все работы, охватывающие период с 1943 по 1977 год, публикуются на русском языке впервые. Книга открывается Вступительным словом автора, написанным специально для данного издания.Рассчитана на философов, искусствоведов, а также на всех читателей, интересующихся проблемами теории и истории культуры.

Ганс Георг Гадамер

Философия