Я взял сборник статей. «Применимость подтипов ХХ издания Руководства по диагностике и статистике психических расстройств к специфическим расстройствам у летателей. Уточненные диагностические критерии и вопрос согласия между врачами общей практики и специалистами по полету», — гласило название главной статьи. Я поставил сборник на место. Специальная литература оказалась заумной и непонятной — еще бы! Эти книги — пыль в глаза посетителям, кроме разве что очерков «Глаз бури». Все сколько-нибудь нужные научно-технические сведения доктор Руоконен наверняка закачивает себе в инфокарту и постоянно обновляет. На нижней полке стояла черная книга с серебряной надписью на корешке. «Семеро воронят. Стихи и сказки для современных детей». Я взял книгу и лениво полистал — и тут мне на глаза попалось знакомое стихотворение. Оно называлось «Бонапарт» — именно эту песенку пела при мне Авис. Я прочитал стишок.
Да, похоже, и правда фольклор: очень уж брутально. Похоже, переделка какого-то старинного стихотворения. Я поставил книгу на полку и двинулся к прозрачной внешней стене. До меня стало доходить, какая пропасть лежит между летателями и обычными людьми — буквально, физически. Медицинская и научная реальность их существования разительно отличается от нашей, это-то понятно, — но раньше мне не приходило в голову, что у них появится своя культура, свои сказки и истории и даже свои педагогические приемы. Каким отцом для Томаса я стану, если даже не смогу разделить с ним самое важное в его жизни? Как мне защитить его, как направлять в области, совершенно для меня недоступной?
Вернулась доктор Руоконен и вручила мне небольшую инфокарту.
— Если вы всерьез хотите, чтобы ваш малыш прошел процедуры превращения, обязательно прочтите все, что я сюда записала.
— Спасибо, что уделили мне время.
На самом-то деле за это время сполна заплачено из моего кармана. «А вы сплетчики лжи; все вы бесполезные врачи».*/(Иов 13:4 )./ Спасибо тебе, Иов.
Руоконен с занятым видом уже беседовала с кем-то по инфокарте.
— Да-да, — говорила она. — Я уже выкроила на это время. Да, и официальные свидетельские показания тоже дам. Ну что вы, разве можно забыть, если назначен прием у министра! Да, пожалуйста, заверьте доктора Саммерскейла, что я непременно буду.
Уже от дверей ее кабинета я спросил:
— Доктор Руоконен, скажите, а у вас самой дети есть?
Ей явно нетерпелось, чтобы я поскорее убрался. Ответила она кратко:
— Нет.
— А что означает «Aquila non captat muscas»?
— Орлам не пристало гоняться за мухами, вот что это означает, мистер Фоулер. А толкуется…
— Смысл ясен, — перебил я. — Не разменивайтесь на мелочи. Но для меня-то мелочей нет.
— Послушайте, — голос и лицо Руоконен смягчились, — я догадываюсь — вы перед непростым выбором, и… понять мне вас, конечно, сложно, но я вполне вам сочувствую. Нелегко вам приходится.
— А лично для вас затея того стоила? Не жалеете?
— По-моему, ответ очевиден. — Она расправила крылья, и в серой их дымке блеснуло розовое.
— Да, надо полагать, — пробормотал я.
Безнадежно. Хоть всех летателей в мире опроси, и все равно не поймешь и в их шкуру не влезешь.
Я спустился с дерева, на котором располагался кабинет Руоконен. От избытка сведений просто ум за разум заходил. Руоконен была права: узнал я много, но яснее картина не стала. Я шел по лужайке и на ходу смотрел в небо, которое наливалось горячим утренним золотистым светом. Жара набирала силу, палящие солнечные лучи распугали праздную публику, отдыхавшую на лужайке, и теперь здесь было безлюдно и тихо. С веток дуба со стрекотом снялась сорока и улетела.
«Ты ли с Ним распростер небеса, твердые, как литое зеркало?... Твоею ли мудростью летает ястреб и направляет крылья свои на полдень?… По твоему ли слову возносится орел и устрояет на высоте гнездо свое?»/ (Иов 37:18, 39:26, 27)/ Не совсем так. Мы сами обзавелись крыльями и возносимся по своему слову. Но мудростью ли мы летаем и направляем крылья свои? Вот в чем вопрос. Вопрос всех вопросов, вопрос на миллион: что такое в наши дни полет? Вот что мы не обсудили с доктором Руоконен, а ведь это самое важное, самое главное: сколько стоит полет?