Дайте точку опоры

— О, пресса! К нам? Это называется — в народ идти?

— Нет! Иногда это называется оказанием помощи начинающим мемуаристам.

— Вот как! — Сергеев кивнул через плечо. — К нему?

— Да.

— Выходит, утверждение, что у всякого военного в ранце жезл маршала, уже неточно? У некоторых…

— Еще и жезл писателя.

— Похвально! Хотя лучше делать что-нибудь одно, да хорошо. — Генерал коротко рассмеялся. — Согласны?

— Вполне.

— Да, согласны? Я рад. Что ж, желаю… — Он опять кивнул на дверь. — Кстати, зайдите и ко мне, если будет время.

— Спасибо. Время будет.

— Я помню наш прежний разговор, а теперь прочитал вашу статью. Революция грядет, но есть тормоза. Объективные и всякие другие… До встречи!

В приемной из-за стола поднялся адъютант — не в меру, не по годам полный капитан.

— К хозяину? Ждет. Но вот… Одного тут подполковника надо на ковер, а его никак не найдут.

— Так что, нельзя?

— Да нет, почему? Пожалуйста!

Две обитые дерматином, с фигурными бронзовыми ручками половинки двери пропустили Коськина, и он очутился в кабинете. Василин сидел за столом в форменной рубашке; серая генеральская тужурка висела на спинке стула — две белые шитые звезды виднелись на мягком погоне. Он что-то писал, торопливо, размашисто.

— Разрешите, товарищ генерал?

— Да. — Не поднимая головы, Василин продолжал писать. — Я для вас уже не командующий? Так? Запомните, подполковник, генералов много, а командующий один. Это первое. Второе — я вот должен на вашу галиматью ответ давать. Вы пока служите у меня. Ясно?

Костю давил смех, он сразу понял: Василин полагал, что перед ним тот самый подполковник, которого, как сказал адъютант, «вызвали на ковер», и теперь распекал его. Затягивать недоразумение было уже неудобно.

— Нет, не у вас служу, — негромко сказал Костя.

— Что?!

Василин поднял голову — и оторопел.

— Вы? — Он положил ручку, поднялся. — Вот черт! Видите! Успевай только поворачиваться, достается и в хвост, и в гриву. Жизнь, как говорится, со всеми прелестями и неприятностями.

Костя подошел к столу с чувством неловкости, какую, видно, испытывал и Василин.

— Прошу извинить. Вы ждали кого-то другого?

— Ждал! Нужно не ждать таких, а гнать. Работники! Командующего под каланчу… Гляди да гляди. Умных много…

— Это хорошо, когда много умных.

— А когда слишком умные?

Костя промолчал.

— Садись, — сказал Василин и неторопливо, вразвалку прошел к сейфу в углу. Отщелкал со звоном замок, в руках Василина появилась рукопись. Положил ее на стол перед Костей, шутливо-грубовато проговорил:

— Вот! Не только вам одним писать. А?

Сел на свое место, выпрямился торжественно, строго и вместе с тем выжидательно, левая бровь переломилась: что-то ты скажешь?

В рукописи, сброшюрованной и переплетенной, было не меньше трехсот машинописных страниц. Титульный лист, запачканный и затертый, богато разрисовал какой-то доморощенный художник: идет строй солдат, антенна локатора рядом с пушкой круто задралась вверх, три снаряда устремились в небо, где в плотных, как шары, облаках ныряли самолетики, один из них эффектно, охваченный огнем, падал. «Молодым офицерам — армейскую закалку», — прочитал Костя заголовок и посмотрел на Василина:

— Так что, товарищ генерал?

— Вернули издатели-редакторы!

— Почему?

— Полезная, мол, нужная книга, — горделиво произнес он. — Так сказано в письме… Но знаю я письма вашего брата! Язык, дескать, не тот. Пиши им живым, сочным… Циркачи!.. — И затрясся грудью, животом, плечами в мелком смехе.

Коськин молча следил за ним: интересно было понять человека, которого видел второй раз в жизни. Наблюдать и узнавать людей — это теперь должно стать его правилом. У Василина гладкая и тонкая, как пергамент, кожа, глаза серые, сухие, руки с пухловатыми и короткими пальцами. Костя мысленно сравнил их с длиннопалыми, сильными в пожатии руками генерала Сергеева, и почему-то пришли на память напутственные слова Князева: «Посмотрите, поглядите, чем можно помочь. Но имейте в виду: человек с особенностями. Впрочем, приглядитесь». Слова эти показались Косте тогда обычными, хотя по интонации, с какой они были сказаны, он догадался — взаимоотношения у Князева и Василина непростые. Сейчас он мог с уверенностью сказать: да, догадка его подтверждалась. «Интересно, когда и на каких дорогах они сталкивались?» И следом выплыла новая мысль: вот генерал сейчас разом, как артист, оборвет смех, откинется на спинку широкого кресла, упрется руками с пальцами-коротышками в стол. Ребро крышки в двух местах отсвечивало бледными пятнами-вытертостями на полировке. И не ошибся: Василин обрубил смех, откинулся, уперся в стол, в потертости. Отхлынула от лица кровь, оно стало надменным, брезгливым. Капризно выдалась вперед нижняя губа. Но Василин вдруг улыбнулся, подобрел, повернувшись в кресле, устроился по-старчески грузно, грудью навалившись на стол. Теперь это был совсем другой человек, и Костя, мысленно ругнув себя за торопливость, прощая Василину все предыдущее, подумал: «На его плечах глыбища с Синайскую гору — понять надо человека! А мы иногда… опрометчиво, раньше времени делаем выводы».

Василин сказал: