Дайте точку опоры

Он знал: счастье досталось двум этим людям нелегко, сам же он и познакомил их, а значит, в какой-то мере может считать себя сватом или как там это называется.

Случилось это в один из вечеров в Доме офицеров. В ту пору у Вали симптомы болезни не проявлялись еще столь очевидно. Кажется, тогда был вечер академии. Фойе, комнаты отдыха, музыкальную комнату, танцевальную площадку, устроенную прямо на плоской крыше здания, наводняли веселые и бравые слушатели в коротких, тесных, точно панцири, мундирах с «катушками» на рукавах и жесткими стоячими воротниками. Цвета зеленый и синий преобладали у мужчин. Зато подруги их, словно затем только, чтоб скрасить однообразие, являли собой разливанное море всех красок и оттенков: двигался, колыхался в смехе и разговорах живой цветник. Народу набилось всюду много, только в музыкальной комнате — с десяток человек. Невысокий, черноволосый, с тонким нервным лицом старший лейтенант — морячок с параллельного факультета, сидя за роялем, играл сосредоточенно и не очень уверенно старые довоенные песенки. В левый глаз его будто попала соринка, и он, безуспешно пытаясь избавиться от нее, то и дело смаргивал, по щеке легкой тенью пробегала гримаса. Фурашов слышал: лейтенантом он дрался в морской пехоте, и в Керченском десанте взрывом бомбы его закопало живьем в землю — чудом выкарабкался на белый свет. Лена сидела сбоку от Фурашова, за Валей. С нею, подругой жены по институту, он был немного знаком. В тот вечер Лена показалась Алексею особенно красивой: ей очень шло черное креп-жоржетовое платье, черные лакированные туфли-лодочки на стройных ногах, светлые золотистые волосы ее, схваченные в пружинистые трубочки-локоны, распускались по открытым плечам. Легкая грустная тень в глазах — должно быть, думала о чем-то не очень веселом…

Оставив женщин, Алексей вышел покурить и в фойе увидел скучавшего Коськина. Одиноко, по привычке заложив руку за спину, разглядывал давние, густо облепившие стены плакаты и диаграммы — видно, поджидал холостяцкую братию.

Алексею вдруг пришла идея:

— Пойдем, там Валя. И познакомлю с девушкой. Отличная!

Коськин без всякого энтузиазма принял предложение и, бросив: «Ладно, все равно Гиганта нет», пошел вслед за Фурашовым по людным коридорам.

Пока Валя и Костя обменивались обычными приветствиями, Алексей взглянул на Лену: появление Коськина, кажется, не произвело на нее никакого впечатления. Она равнодушно взирала на говоривших, теребя на коленях черную сумочку.

— Вот, Лена, познакомьтесь, — сказал Фурашов, — баснописец… Костя Коськин.

Дрогнули глаза, сузившись, уставились с интересом на Костю. Она оглядела невысокую, поджарую его фигуру, жестковатые, ежиком, волосы и расхохоталась:

— Баснописец?!

Костя на секунду смутился: кое-кто оглянулся в их сторону. Потом спокойно ответил:

— Когда-то один поэт сказал: все идет от смеха — ум, красота и даже пищеварение. Вы не находите?

— Простите, не хотела…

Костя еще с минуту поговорил, заторопился, сухо кивнул Лене и ушел.

Сейчас, припомнив тот давний вечер, с которого все началось, — через три месяца Лена и Костя поженились, — Алексей вдруг подумал: «Должно быть, и в ласке ее рука удивительно мягки, теплы, нежны…» И странно: может, всего на секунду, на миг, но до физической, острой реальности ощутил их прикосновение на своей шее, и оно обожгло его, опалило. Но в следующую секунду, испугавшись и обозлясь, ругнул себя, отвернулся.

— Алексей, мы пойдем, — услышал он, словно издалека, голос Кости.

— А-а… да. — Он очнулся и сразу же заторопился, не решаясь взглянуть ни на Костю, ни на Лену.

Алексей пошел проводить их. Еще на лестнице почувствовал леденящее дыхание воздуха — внизу с ржавым повизгиванием хлопала дверь. Погода изменилась. Стало холодно, дул порывистый ветер, низкие тучи пробегали торопливо, словно хотели укрыться от погони там за домами, позади Серебряного бора, где небо вставало иссиня-черной мрачной стеной. Справа дотлевала лимонно-зеленая полоска зари. По пустынному, еще не освободившемуся от строительного хлама двору под дождем пробегали одинокие фигурки людей, юркали в подъезды.

…Лена смотрела в темно-слюдяное окно автобуса, на стекающий сплошными струями дождь.

— Что будет с ними, Костя?

— Не знаю. Перемелется. Ему, может, придется уехать из Москвы, командиром…

— Думаешь, спасет?

— Не знаю.

— Меня пугают ее слова о детях. Помнишь?

Костя вздрогнул: он тоже в эту минуту подумал о словах Вали… И тут только увидел на себе плащ, решительно снял, накинул на плечи жены. Лена не шелохнулась, точно не заметила.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

16 сентября