Даль

В сороковые годы дело Даля получило огласку и — еще дороже — отклик: «Слухом земля полнится, а причудами свет», «Знают и в Казани, что люди сказали». Люди сказали, что есть на земле человек (чудак?), который решил собрать «одно целое этнографическое сокровище, неоплатное никакими богатствами» — «описание местных обрядов, поверий, рода жизни, семейного и домашнего быта простолюдина, пословицы, поговорки, присловия, похвалки, присказки, прибаутки, байки, побасенки, притчи, сказки, были, предания, загадки, скороговорки, причитания, песни, думы… простонародный язык в выражениях своих, оборотах, слоге, складе и словах» — тут надо снова многоточие поставить: задача собирательства, предложенная Далем, обширна, он и сам не называет всего; подробнейший перечень завершается размашистым «и прочая, и прочая, и прочая», завершается просьбой — «чем ближе и вернее сведения эти будут описаны со слов народа, тем они будут драгоценнее».

Среди корреспондентов («доброхотных дателей») Даля были люди и известные, вроде Лажечникова, князя В. Одоевского, Погодина, Анны Зонтаг или морского офицера Кузмищева (служба забрасывала его в крайние точки нашего отечества, отовсюду он посылал Далю слова и песни и надеялся радостно: «Вы… откроете нам такое богатство, которое мы у себя едва ли подозревали»); были среди «дателей» и люди неизвестные — «без подносчиков палаты не строятся». В сороковые годы Даль благодарил многих через «Отечественные записки», просил «удостаивать его и впредь присылкою заметок разного рода, клонящихся к народному быту и языку», но в «Напутном слове», предпосланном «Толковому словарю», благодарит сразу всех сообщивших сборники слов, заметки, объяснения и запасы: «Назвать я мог бы только немногих, упустив в свое время записывать, для памяти, что и от кого получено. Из сотни имен я теперь не мог бы вспомнить и десятка… Надеюсь, что такое упущение с моей стороны никого не заставит пожалеть о сделанном добром деле».

Мысль, изреченная Далем, очень дорога и привлекательна: собирание и сбережение «сокровища, неоплатного никакими богатствами», — дело общее и дело доброе.

Даль убеждение свое делом доказал — доказал, что из подвижника-собирателя способен так же самоотверженно превратиться в безвестного или почти безвестного (совсем скрыться Далю уже трудно) «подносчика», когда палаты строит другой. В 1856 году к нему обратится издатель русских народных сказок Александр Афанасьев: запасы Географического общества, которыми пользовался Афанасьев, иссякают, а у Даля собрано около тысячи сказок («Вчера был у меня сказочник мой, солдат Сафонов и сказывал, что отдал 13 июня в канцелярию охапку сказок» — записка Даля к Лазаревскому). Афанасьев просит робко: в самом деле, словарь Даля не окончен, пословицы пока света не увидали, а тут откуда ни возьмись объявился молодой «удачник» (Даль его не то что в глаза не видывал — имени и отчества не знает) и на тебе — отворяй сундуки! Но Даль бескорыстен — он не думает ни о славе, ни о прибыли, он радуется за сказку, радуется за всех, кому она завтра станет другом. Ответ Даля замечателен — убеждение и нрав, лицо человека, личность («самостоятельное, отдельное существо»):

«…Предложение Ваше принимаю с большим удовольствием; объяснюсь ближе. У меня собрано сказок несколько стоп; конечно, тут много мусора, много и повторений. Издать я не соберусь их, потому что у меня слишком много другой работы (словарь). Как успею разобрать их, так и доставлю…

Почестей не нужно мне ровно никаких, кроме того, что прошу Вас упомянуть только в общих словах, что такая-то книга сказок передана Вам; и это для того только, что было о них много речи и что вправе требовать или ждать от меня развязки этому делу.

Итак, передаю Вам собрание мое, не связывая Вас ничем. Я не знаю, какова обстановка Ваша, сколько Вы выручите и окупится ли издание, не только будут ли барыши. Только в последнем случае прошу обо мне вспомнить в том отношении, что собрание это, каково оно ни есть, стоило мне нескольких сот рублей; одни сказывали, другие писали, за все это надо было платить. Но, повторяю, если дело будет таково, что доставит выгоду, то Вы, конечно, не попеняете на меня за желание воротить расходы свои; если же того не будет, то и у меня нет никаких притязаний…»