Читаем Даль полностью

Чем дальше от столиц наших на юг и на восток, тем простор становится шире, и еще много, много видится тут умственно впереди…

В. Даль

Ум простор любит.

Пословица
<p>«КАК ДАЛЬ ИВАНЫЧ СЕБЕ ДОМ ЛАДИЛ…»</p>1

От Чернореченской, которую зовут здесь просто Черноречьем, до Оренбурга по тракту двадцать девять верст, но трактом ездят только в половодье, в другое же время — долой с дороги и «лугами» (хотя «луга» — и не луга вовсе, а поляны, пересекаемые лесом) — этак выходит всего восемнадцать. «Не устлана дорога золотом, не полита потом, чтоб железо ела — как говорится о щебенке, а так создана, какова есть…и катишься раздольно, льготно, оглядываешься на частые дубравы, на пологие зеленые скаты, на крутые берега, на дальние темные боры, на седой придорожный ковыль…» Так вспоминает Даль поездки по Оренбургской губернии — счастливо и весело!

Даль вспоминает Оренбург, когда дни его (век) подбираются к концу, когда новая жизнь клокочет вокруг; рассказывая о привольной езде на тройке, он походя сердится на «рыскающего парового зверя», который «мчит тебя вихрем, так, что света божьего не видать», «глушит пронзительным свистом», «кружит голову от мелькающих столбов, решеток, значков и будок», — зачем старику Далю паровоз («паровая повозка»)!

Оренбургская жизнь видится старику Далю льготным раздольем, он вспоминает о ней «мечтательно» — «задумывается приятно». Здравый смысл подсказывал Далю, что «понятия веков не сходятся» и что «век нынешний» неизбежен и необходим, но разве помешаешь тому, у кого «волос поблек, как осенний лист», о «веке минувшем» хотя на миг «задуматься приятно»; «Как Даль Иваныч друзей собирал, фруктами угощал да с ними повирал. Всяки диковинки тут же являлись, и все друг другу удивлялись» — до чего ж благодушно, до чего ж хорошо-то все… Рай!..

2

За полверсты от города, справа вдоль дороги, выстроились в два ряда здания предместья — сразу бросается в глаза двухэтажный военный госпиталь; по левую руку одиноко стоит возведенный при Перовском и отмеченный (подчас воспетый) всеми путешествующими Караван-сарай: «грандиозное здание редкой и чудной постройки, фасад украшен по углам двумя башенками», «мечеть и минарет, выложенные изразцами». Через сухой ров, окружающий город, переброшен маленький каменный мост; кибитку встряхивает на мосту, и вот она въезжает уже в Сакмарские ворота, тут несколько задерживает ее караул — записывают паспорта проезжающих. И — по главной улице, широкой, прямой и пыльной («мелькают красивые деревянные и каменные дома, окрашенные в белую, серую или желтую краску»), по главной улице во второй переулок направо: здесь лучшая в городе гостиница — на вывеске пузатый дымящийся самовар, в номерах грязные окна, дурная меблировка и продырявленный кожаный диван, густо населенный клопами.

Есть, впрочем, и деловое описание города, составленное офицером-статистиком генерального штаба: подробно перечислены все присутственные места, церкви, лавки, казармы, гауптвахта, гостиный двор, тюремный замок; точно высчитано количество каменных и деревянных обывательских строений и число «душ» самих обывателей.

Среди 1385 домов найдем один, нам нужный и одному из тринадцати с половиной тысяч оренбургских жителей принадлежащий, — один дом одного человека: чиновника особых поручений при военном губернаторе, с 1833 года — коллежского асессора, с 1834-го — надворного советника, с 1838-го — коллежского советника, что соответствовало военно-сухопутному чину полковника или морскому — капитана первого ранга (эк ведь куда махнул за пять лет отставной флота лейтенант!) Владимира Ивановича Даля.

«Как Даль Иваныч себе дом с неделю ладил, все лощил да гладил, ничего не изгадил, сам стружил и пилил, топором рубил, клей варил, колесом точил, штуки прилаживал, за работой ухаживал. Люди любуются, Иванычу дивуются». Есть у Даля и такая байка.

3

Владимир Иванович купил в Оренбурге дом («избу») «со всеми угодьями и ухожами»[54], завел мастерскую-кабинет («просторный покой»), поставил там верстак и станок токарный и работает каждый день часа два («до пота»), «чтобы быть веселее и здоровее». Первенец, сын Лев (Даль звал его по-башкирски — «Арслан», многие знакомые полагали, что имя мальчика «Еруслан») забегает в «покои», ломает все, что в руки попадет; большой разбойник; полон рот зубов; жена, маленькая хорошенькая немочка («колибри»), играет на фортепьянах, поет тонким приятным голоском русские песни…

Владимир Иванович посылал знакомым шутливую картинку: лист бумаги рассекал прямой чертой пополам, сверху надписывал: «Небо», снизу: «Земля», — «вот вам вид нашей природы…».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное