Далекие огни

Свирский находился в шоке. Кровь из разбитой челюсти струйкой стекала на его пиджак, но он, казалось, боли не замечал. Выпучив свои бесцветно-стеклянные глаза, он в ужасе смотрел на грозно надвигавшегося на него Ростовского. Взгляд его был прикован к окровавленному дамасскому клинку. Орлов тем временем, громко сопя, грузно восседал в своем кресле и походил на бесформенную, безвольно-расплывшуюся, разлагающуюся животную массу, груду гниющего мяса, ничего общего с человеком, казалось, не имевшую.

— Свирский, ключи! — вновь потребовал Сергей. Острие клинка грозно покачивалось у горла убийцы.

Тот наконец очнулся и мутным взглядом уставился на Сергея.

— Да-да, конечно, — залепетал он и принялся шарить у себя в карманах. — Сейчас, сейчас…

Трясущимися руками он извлек наконец нужный ключ. Теперь Свирский стал послушен и покладист, как овца. Сергей вырвал ключ из его руки, вернулся к двери и запер ее на три оборота.

— А теперь поднимите телефон, наберите номер вашего начальника охраны и запретите ему и его кретинам под страхом смерти входить в этот кабинет. Слышите, живо! Я дважды повторять не буду!

Свирский закивал, как истукан, и полез под стол, куда закатилась трубка от мобильного телефона. Когда нужное распоряжение было отдано, Сергей отбросил саблю в сторону.

— Перейдем к делу, — сказал он, подходя к столу. Доктор к тому времени успел закончить перевязку, использовав в качестве перевязочного материала кусок рубашки Скелета, и отволок бесчувственное тело охранника подальше от входной двери.

— Что вы от меня хотите? — глухо спросил Орлов.

— Справедливости, одной только справедливости, — продолжал Сергей. — За вами слишком много долгов, господин Орлов, и я намерен получить с вас по всем счетам.

— Я расплатился с вами сполна, Ростовский.

— Деньги? — Сергей пожал плечами. — Это только бумага, не более. Нет, Орлов, расчет будем производить иначе.

— Я не понимаю вас. Что вы хотите еще? Я могу удвоить сумму.

— Есть нечто, что не купишь за все золото мира. Человеческая жизнь.

Орлов вздрогнул и медленно поднял на Сергея тусклые, слезящиеся глаза.

— Вам этого не понять, Орлов, вы привыкли все оценивать по своим примитивным меркам. Деньги — вот что для вас является основным мерилом, главной ценностью. Вы решили, что можете позволить себе купить все, даже человеческую жизнь. В том числе и собственную жизнь, не так ли? Однако со мной вы просчитались: я не признаю ваших ценностей. Я живу по собственным законам, законам совести, чести и справедливости. И здесь я потому, что намерен вершить суд над вами — по законам моего мира.

— Мы же с вами обо всем условились, Ростовский. Вы отказываетесь от выполнения принятых на себя обязательств?

— Я аннулирую наш договор, Орлов, в одностороннем порядке, как несправедливый и навязанный мне силой. Теперь ситуация изменилась, моя дочь свободна, руки у меня развязаны — никто не сможет помешать мне сделать то, что я должен сделать. И я сделаю это, клянусь своей дочерью, сделаю, потому что таким выродкам, как вы, места на земле быть не должно.

— Вы убьете меня? — тихо, не проявляя никаких эмоций, спросил Орлов.

— Я не убийца, — сухо возразил Сергей. — Единственное, что я хочу — это торжества справедливости. На вашей совести три человеческие жизни, Орлов, и за эти жизни с вас спросится по всей строгости моего закона. Я пришел сюда, что свершить над вами суд, — повторил он, — вынести приговор и привести его в исполнение. Ничего общего с убийством это не имеет.

Он стоял напротив Орлова, грозно уперев руки в столешницу стола, и ронял хлесткие, холодные, страшные слова, каждое из которых — Сергей прекрасно видел это — попадало точно в цель. Орлов окончательно потерял человеческий облик; о том, что он все еще жив, свидетельствовало лишь сиплое смрадное дыхание да мутный, ничего не выражающий взгляд, пробивающийся порой сквозь рыхлую, болезненно отекшую, бесформенную маску его полумертвого лица. В двух шагах от него, ссутулясь и весь дрожа, на кончике стула примостился присмиревший Свирский и затравленно, с застывшим ужасом в стеклянных глазах, взирал на грозно возвышавшуюся посреди комнаты фигуру своего врага.

К Сергею подошел доктор и встал рядом с ним. Он был мрачен и полон решимости.

— Я обвиняю вас, Орлов, — провозгласил Сергей, — в смерти сотрудника Огневского Управления внутренних дел, человека долга и чести, не побоявшегося вступить в схватку с таким подонком, как вы. Я обвиняю вас в смерти Ларисы Ростовской, которую вы убили только лишь потому, что она являлась моей женой. Я обвиняю вас в смерти моего друга, Абрека, который погиб, освобождая мою дочь из этого волчьего логова, этого вертепа зла и рассадника смерти. Наконец, я обвиняю вас в насильственном похищении моей дочери и нанесении ей тяжелой душевной травмы, связанной с реальной угрозой ее жизни. Уверен, на вашей совести еще множество других преступлений, мне неизвестных, — я обвиняю вас в совершении и этих преступлений.