Далекие огни

К поезду бежали артельный староста с переносным красным диском и рабочие. Из вагонов выскакивали, солдаты. Фома Гаврилович стоял у полотна, вытянувшись, как часовой на посту. Лицо его было землисто-серым, борода разметалась. Правая рука плетью свисала вдоль тела. Из раздробленной кисти медленно стекала густая черноватая кровь.

Рыжий солдат с желтыми веснушками на розовом, точно обожженном лице, подбежал к Дементьеву.

— Эй, крути Гаврила, крушение устроить захотел? — сипло и злобно крикнул он. — До фронта черепки нам решил поразбивать?

— Дура, — остановил его другой — широкоскулый, с грузными плечами борца. — Не видишь, раненый Гаврилка-то.

— Чугунков, скорей фельдшера! — крикнули из солдатской толпы.

Фома Гаврилович поглядел на руку, как на что-то чужое, зашатался.

— Держи его, ребята, упадет, — сказал широкоскулый солдат.

— Не на фронте, а раненый. Чем это тебя, землячок?

Фома Гаврилович еле пошевелил бледными губами.

— Вас спасал, братцы… Еще немножко — и поспели бы сбросить другой скат. Ну, и то слава богу.

Фома Гаврилович, скрипя зубами от боли, оглянулся, ища рабочих, двигавших вагончик, но те убежали в посадку. Бледный, с трясущейся челюстью, подошел артельный староста — одутловатый, грузный человек в суконном жилете поверх грубой бумазейной рубахи и в низких, густо смазанных дегтем сапогах. Остальные рабочие растерянно толпились тут же, окруженные солдатами.

Артельный староста суетился, отдавал бестолковые приказания.

— Прохор Егорович, ты прежде всего поезд огради сигналами, а обо мне после… — сказал ему Фома Гаврилович и сел на бровку, истекая кровью.

В это время, солдаты расступились. Небрежно одетый пехотный поручик с опухшим спросонья лицом протиснулся в живой гомонящий круг.

— Кто здесь железнодорожная администрация? — спросил он, запыхавшись.

Артельный староста выступил вперед.

— Вы кто? — подозрительно щурясь, спросил поручик.

— Я артельный староста.

— Что здесь случилось? В чем дело?

— Несчастье, ваша благородь. Поезд наскочил на вагончик, — держа руки по швам, пояснил артельный.

Загорелое лицо его с вислыми седеющими усами медленно окрашивалось румянцем, глаза по-детски виновато мигали. Странно было видеть этого пожилого, очень внушительного и важного на вид человека стоящим навытяжку перед офицером, который годился ему в сыновья.

— Солдаты, — небрежно приказал поручик, отведите артельного старосту в вагон к полковнику Брюнчицкому.

— Ваша благородь, я на работе и подчиняюсь своему начальству. Отлучиться не могу, — деревянным голосом проговорил Прохор Егорович.

— Нет, уж вы, голубчик, пройдите в вагон, — подчеркнуто вежливо сказал поручик. — Я вас прошу.

— А это что? В чем дело? — заметив сидевшего неподалеку Фому Гавриловича, спросил он, когда Прохора Егоровича увели.

— Путевой сторож, ваше благородие. Он ранен, — объяснил широкоскулый солдат.

— Чем ранен, где?

— Колесом придавило.

— Вызвать фельдшера и сделать перевязку, — распорядился поручик и скомандовал нараспев: — Солда-аты, по вагонам! Марш!

Солдаты, громко обсуждая происшествие, стали расходиться. Поручик побежал к паровозу.

Пока Фоме Гавриловичу делали перевязку, со станции на дрезине приехали дорожный мастер Антипа Григорьевич Полуянов и начальник станции Чарвинский. Антипа Григорьевич, сухощавый низкорослый старичок с козлиной седенькой бородкой, никогда не разлучавшийся со стальным шаблоном для промера пути, молодо спрыгнул с дрезины, подбежал к старшему рабочему, спросил по-бабьи высоким, далеко слышным голосом:

— Где Прохор?

— Забрали в офицерский вагон.

— Натворили делов, сукины дети! — визгливо выкрикнул старик и рысцой побежал к вагону.

Прохор Егорович, вытирая пот с побледневшего лица, шел навстречу. Завидя дорожного мастера, артельный староста остановился в нерешительности: он знал горячий нрав Антипы Григорьевича и ничего хорошего от этой встречи не ожидал. Не раз случалось, что старик бил шаблоном провинившихся.

— Чего остановился? — издали крикнул Антипа Григорьевич. — Ты иди, иди, я научу тебя, как сигналы ставить.

— Только не бейте вы меня шаблоном! — взмолился Прохор Егорович. — Полковник и без того душу из меня вытряс.

Антипа Григорьевич по-петушиному подскочил к артельному старосте, схватил его за воротник жилистой, не по-стариковски крепкой рукой. Он был намного ниже артельного и, стремясь наклонить его к себе, смешно подтянулся на цыпочках.

— Ты это что же, рас-сукин сын?! — захрипел дорожный мастер. — Забыл военное время? Под полевой суд захотел всех подставить? За сорок лет на моем околотке такого не было. Почему не выставил сигнала?

— Ставил, Антипа Григорьевич.

— Врешь, стервец! — Дорожный мастер устрашающе выпучил маленькие острые глазки, приглушил голос, озираясь. — Сейчас же посылай рабочего с красным диском к посадке. Только чтоб никто не видал. Пускай выроет ямку посередь пути и положит диск между рельсов. Как будто сигнал был выставлен, да его машинист повалил, понял? На машиниста надо все свалить. Скорей, пока комиссия не приехала.

Прохор Егорович изумленно смотрел на мастера.