Далекие огни

Ясенский еще не потерял вкуса к путейской службе. Но рельсы, мосты, будки, любовно выложенные белыми камешками «под шнурочек» бровки нравились ему только издали, а при более близком общении с ними он испытывал чувство скуки, утомления и брезгливости. Понемногу он сдавал все дела своему помощнику Борису Сергеевичу Синебрюхову, самозабвенно влюбленному в путейское дело, талантливому инженеру. Это не мешало Ясенскому относиться к Синебрюхову с легким высокомерием и сознанием своего превосходства. Трудолюбие Синебрюхова почему-то особенно раздражало Ясенского; в то же время он был доволен помощником: тот снимал с него необходимость возиться с техниками, чертежами, изысканиями, руководить на участке повседневной однообразной работой.

Владислав Казимирович поудобнее вытянул ноги, прикрыл глаза. Да, он изрядно устал, черт возьми! Хорошо было бы уехать в отпуск месяца на три, отдохнуть, освежиться. Он представил себе живописное имение отца в Виленской губернии, недалеко от Новогрудка, старый липовый парк с голубым озером, белый обветшалый дом с колоннами и гранитной лестницей, запущенную оранжерею, густой малинник. Поехать на родину не мешало бы еще и потому, что письма старика-отца становились все более тревожными. Надо было как-то устраивать дела имения, за время войны пришедшего в упадок. А немцы давно взяли Варшаву, Седлец и приближались к Бресту. Русская армия терпела неудачи. Сумятица на фронте отражалась и здесь, на железной дороге: ее многолетний налаженный порядок был нарушен, какие-то его устои расшатывались. Казалось, воздух всюду был насыщен предгрозовым волнением, людей словно лихорадило. Начальники служб относились друг к другу подозрительно, новые, неизвестные люди сменяли старых, вносили путаницу, ненужную спешку. Начальник участка тяги Мефодий Федорович Шатунов писал в управление дороги кляузы и компрометирующие начальников смежных служб донесения. При таких условиях чиновничья карьера — пост начальника службы пути, а затем и начальника дороги — казалась Ясенскому отодвинутой на неопределенное время. Поэтому он терпеливо ждал каких-то новых, пока неясных, но значительных событий.

Он с отвращением читал газеты, пестревшие сообщениями о поражениях на фронте, возмущался бездарностью главнокомандующего, глупостью царя, разбродом в военных кругах. Еще со студенческой скамьи он симпатизировал кадетам, мнил себя убежденным конституционалистом. В рабочую революцию он не верил, считал, что рабочие способны только на временную экономическую борьбу, а главную роль в назревающих событиях отводил только своему классу.

Но сейчас и об этом не хотелось думать. Легкое покачивание вагона, убаюкивающий шум поезда, предвечерний степной ветерок располагали к бездумью и отдыху. Возвращаться в город не хотелось, и Владислав Казимирович решил заехать к Друзилину.

Дорожный мастер седьмого околотка Друзилин пользовался особенным расположением начальника участка.

Когда-то жена Друзилина, черноокая красавица Аннушка, служила горничной в доме Ясенских. Молодой инженер соблазнил девушку, — Аннушка забеременела. Назревал скандал, грозивший разрывом с молодой женой. Надо было поскорее прятать концы. Аннушка была беременна на пятом месяце, когда родственники Ясенского выдали ее замуж за пожилого холостяка, табельщика Константина Павловича Друзилина.

Все устроилось без больших хлопот. Константина Павловича назначили дорожным мастером; он с грехом пополам руководил околотком; была у него красавица-жена, сын… Владислав Казимирович, приезжая на линию, всегда задерживался на седьмом околотке дольше обычного. Он тотчас же отправлял Константина Павловича в поездку по околотку. Мастер покорно усаживался на дрезину и уезжал на линию. Располневшая, белотелая, все еще обаятельно-красивая Аннушка угощала гостя домашними наливками и закусками, ласкала еще жарче, чем в первые дни девичьей доверчивой любви. Она не стыдилась своей страсти, ходила сияющая и гордая, не скрывала своего отвращения к пожилому, неуклюжему, жалкому в своем смирении мужу. Словно мстя ему за свою поруганную судьбу, она превратила его в раба, издевалась над ним, унижала перед рабочими. Весь околоток знал, почему Ясенский так часто приезжает в Чайкино.

Когда служебный поезд пришел в Овражное, Ясенский вышел из вагона, сказал помощнику:

— Борис Сергеевич, вы поезжайте, голубчик, домой, а я проеду дрезиной по околотку. И передайте, пожалуйста, жене, что я задержусь и приеду завтра утром.

Синебрюхов буркнул что-то невнятное, полез в вагон.