Далекий дом

А Хемет, наблюдая пожары, вряд ли догадывался о каких-то там слухах, грозящих ему растерзанием. В своем самозабвенном любовании он был бесстрастен к окружающему. Трудно сказать, что именно испытывал он при виде уничтожения чужого богатства, вряд ли радость, просто радость оттого, что кто-то лишается имущества и на ступеньку ли, на полступеньки сходит к нему, не имеющему ничего. Скорее всего он думал о другом: он наверняка знал о том, что священник Сперанский, имея пятьсот рублей, заложил на эти деньги фундамент под большой дом и взял под него — недвижимое имущество — в банке кредит в тысячу рублей и выстроил первый этаж; как затем в другом банке под первый этаж взял уже две тысячи рублей, вернул первому банку долг и на оставшиеся деньги достроил второй этаж; как потом застраховал дом на большую сумму и поджег его. Говорят, он трижды поджигал свой дом, и все три пожара видел Хемет.

Так вот он скорее всего думал о хитрости, изворотливости людей, умеющих добывать богатства, и, возможно, ему мерещился иной пожар, а может быть, не пожар, а что-то другое, что светилось ему в огромном огне, и, может быть, он не просто щурился, а и вправду смеялся, воображая ту, иную картину.

Ну, стали поговаривать о нем как о поджигателе. Почему бы самому Сперанскому не пустить слушок, или страховому агенту, получившему взятку, или брандмейстеру, тоже не обойденному умаслением? Так что все это могло плохо кончиться. Но произошел один необыкновенный случай.

После обычных хождений по городу Хемет спал мертвецким сном у забора — уж неизвестно, почему не пошел он под теплый бок своего дряхлого верблюда, — и проходившие на рассвете санитары (они подбирали трупы умерших от холеры) положили его в гроб и уже заливать стали известью, чтобы потом заколотить крышку и унести на кладбище. И тут он проснулся и поднялся, как привидение, как воскресший из мертвых, с лихорадочными глазами на тонком изможденном лице, вывоженный в известке. Санитары, побросав свои орудия, разбежались, а он спокойно перешагнул через край гроба, некоторое время еще стоял, снимая ладонями жидкую известь с одежи, отплевываясь, но не кляня санитаров, затем пошел на противоположный берег досыпать под боком у своего одра.

В ту ночь, когда он спал под забором, над городом прошла яркая звезда с большим огненным хвостом, медленно проплыла по небосводу и скрылась во мгле степного неба. Это была комета, ее ждали, и обыватели говорили о божьем возмездии, о светопреставлении. И вот в ночь божьего знамения некий бродяжка, юродивый, вернулся, считай, из могилы. Внезапный курьез обернулся для Хемета удачей. Сам он, впрочем, едва ли догадывался о висевшей над его головой беде…

Однажды он исчез из городочка. Будто бы видали его ранним утром, как верхом на верблюде уезжал он караванной дорогой. Куда — никто не знал, приятелей у него не было, так что не с кем ему было делиться планами, а с женой он и не общался почти, если не считать редких встреч, во время которых она успевала только сунуть ему в руки плоские лепешки, — так что и жена не могла бы сказать, куда он канул.

Но летом, когда начали созревать хлеба, кто-то из горожан видел его среди черкесов, объездчиков помещичьих угодий, километров за семьдесят от городочка. Он, в черкесской одеже, на прекрасном коне, помолодевший, посытевший, ехал вдоль поля и даже среди молодцов-черкесов выделялся особенной статью и лихостью. Тут многие вспомнили, как минувшей весной на ярмарке садился он на полудиких скакунов, джигитовал на площади, вспомнили то восхищение в его глазах, и ту его жадность, и то обожание, с каким смотрел он на коней. И — решили, что теперь-то странный бродяжка нашел то, что искал. И стали понемногу забывать о нем.

Но прежде чем успели забыть, он явился в Маленький Город. Даже то непродолжительное время, которое он провел в объездчиках, придало его походке особенное, колеблющееся выражение, будто шаги по земле были обременительны ему, а точнее, неинтересны, временны. И на щеках у него наросло кой-какое мясцо, гладко подбритые усики выступали над румянцем загара. Но печать разочарования лежала на его лице.

Опять он маялся, бродя по городочку, ночуя где придется, кормясь тем, что бог пошлет, пока не связался с башибузуками. Однажды они угнали у казахов табунок коней и пригнали во двор к одной женщине по прозвищу Чулак (Колчерукая), которая одиноко и угрюмо жила за рекой. А оттуда, переждав погоню и поиски, они отправились ночкой потемней на север — к Екатеринбургу, дальше — к Тюмени и Тобольску, где кони были еще дороже.

Но в дороге жеребой кобылице приспело время рожать. Самое разумное в их положении было оставить лошадь с бременем и продолжать путь. Так все и порешили, но Хемет! — он взмолился, чтобы главарь не приневоливал его на дальнейшую дорогу, клялся, что не выдаст их и не потребует своей доли, но чтобы ему остался жеребеночек — вот и все, чего он хотел.