Далекий след императора

Ударили колокола. Двери в церковь распахнулись. И вдруг Марфа, оттолкнув братьев, бросилась к коню. Скинув Петруху, ловко, по-мужицки, оседлала коняку, да как хлестнёт его. Тот взвился на дыбы, да как сиганёт. Народ в стороны, Марфу только и видели! А посредь улицы, меж Старостиными хоромами да избой невесты, столы стояли. Несколько баб накрывают их к приходу хозяев и их гостей. Хоть время было голодное: новое ещё не родилось, а старое поедено, однако столы ломились от разного закуса. Тут и рыбы разные: осётры, стерлядь, огромный сом. Много дичи: глухари, косачи. Пироги с капустой, тыквой, морковью. Медовуха, брага. Но главной изюминкой была зажаренная целиком нетель, сам староста ради такою случая пожертвовал скотину. Да и отец Марфы решил не отставать и отдал двух кабанов. Вот будут сельчане дивиться! Но что это? Мимо столов, точно вихрь, промчалось нечто. Как глянули — остолбенели... Да это ж Марфа! Куды это она?

А Марфа перескочила ограду, заскочила в избу, сбросила свадебный наряд. Что-то быстро собрала и опять на коня. И вовремя. По дороге во всю прыть нёсся Фёдор с сыновьями, а сзади бежал староста и орал:

   — Держи! Держи!

Но давно известно: конный пешему не товарищ. Услышав крики, она перемахнула через ограду и понеслась прочь во весь опор. Крики только подстёгивали её, а она — коня.

Марфа знала, что за свой поступок она может лишиться и жизни. Но в этот момент она ей была не дорога. Только был страх перед побоями. И она шала и шала коня, летевшего и без того птицею, будто понимая, от какой беды он её уносит. И вдруг он встал, как вкопанный. Марфа едва удержалась в седле.

   — Но! Но! — она попыталась погнать коня вперёд.

А тот, словно чуя беду, не поддавался на её команду.

   — Ну, что ты! — заплакала она, потянув его за узду.

   — Ты куды ето, дева! — раздался за спиной чей-то скрипучий голос.

Она боязливо оглянулась. Меж стволов стоял сгорбленный старичишка, держа в руках лукошко с грибами.

   — Там, — свободной рукой показал старик на полянку, — топуче место. Вота она, — подходя, дед кивнул на лошадь, — и не ходить туды.

   — А мне всё одно! — с каким-то отчаянием в голосе произнесла дева.

   — Я ето и вижу. Смотри, как коняку загнала! — он погладил мокрый от пота лошадиный бок. — А тут что? — дед посмотрел на лошадиную грудь.

Во многих местах она была разодрана до крови.

   — Ты куды, дева, так торопилась? не то на свадьбу опаздываешь?

   — Со свадьбы! — со злом произнесла она.

Дед вдруг взглянул на неё понимающим взглядом.

   — А ну, доченька, — проговорил он мягким голосом, — пошли-ка со мной!

   — Куды ето? Не пойду!

   — Ты не бойсь, бабка у меня добрая, коняку полечит, те погадат. На ето она у мня ух... прямо волховка.

Он тихонько высвободил узду из её рук, и они неторопливо направились в лес. Вскоре вышли на поляну, и Марфа увидела избёнку из почерневших брёвен, вросшую в землю. На лай собаки из открытых дверей показалась чья-то головёнка со взбитыми волосами. Солнце било в глаза, и старуха, приложив ладонь ко лбу козырьком, прошамкала:

   — Никак ты, Лука?

   — Я, Марфуша, я! Встречай-ка гостю. Тя как кличут? — спросил он у девы.

   — Марфа, — застеснявшись, произнесла она.

   — Марфа! — длинная седая борода деда затряслась, глаза сузились, он неслышно смеялся, — я тя буду звать младшая Марфа.

Девушка поняла причину дедова смеха. Родившееся в её груди отчуждение вмиг пропало. Подошёл пёс. Огромная пятнистая собака поглядывала то на деда, то на гостя, точно дожидалась команды хозяина. И дождалась:

   — А ну, пошёл отсель! — дед притопнул ногой.

Обидчиво глянув на хозяина, пёс удалился. Подойдя к двери, дед, кивнув на девушку, сказал:

   — Примай Марфушу. Да поволши[19] ей, — подмигнув, он добавил: — со свадьбы сбегла!

Бабка всё поняла.

   — Идём-ка, дочка! — и взяла её за руку.

Кожа на ладони старухи была сухой и грубой. Но как нежно она прикоснулась! Марфа поняла, что это была сердечная, добрая женщина, и сразу прониклась к ней доверием.

Внутри изба не представляла ничего особенного. Как и у многих: у входа мазанная глиной печурка. За ней широкий лежак со шкурами. В углу поставец. У мутного окошка стол с лавками. На входной стене развешана нехитрая одежонка. Отличалось жильё одним: у противоположной стены была вторая дверь. Старая Марфа усадила гостью на лавку у стола, а сама повернулась и вышла из избы. Вскоре вернулась с кринкой в руке. Достав из поставца краюху хлеба и кубок, она, налив молока, сказала:

   — Ешь.

Есть Марфе не хотелось. Она было протянула руку за хлебом, но тотчас её отдёрнула.

   — Не хочу! — проговорила гостья и виновато посмотрела на хозяйку.

Та подсела к ней поближе, погладила её руку.

   — Ты, милая, поешь, — взгляд бабки добрый, ласковый, как и голос.

Марфа слегка откусила хлебец. Он был мягким, пахучим. Запила холодным молоком. Еда ей понравилась, точно опробовала это впервые. И вдруг появился аппетит. Когда Марфа расправилась с едой, нежелание смотреть на этот мир прошло само собой. Глаза её оживились.

   — Вот теперь, — заметив её перемены, сказала старуха, — я те поворожу.