Далекий след императора

   — Не хитри, боярин, оно будет только радо, узнав, что дело может обойтись без крови. Да, кстати, ты мощь Московии видел. Я стоял недалеко от тебя и наблюдал, как широко раскрылись твои глаза. Испужался?

Посадник ответил не сразу. Потом сказал:

   — Да... нет. Скажи лучше, кто ты будешь?

   — Я? Да... московский князь.

От этих слов Фёдор сделал шаг назад.

   — Князь?

   — Да, князь.

   — Э, князь, — он подошёл к нему и взял его за пряжку, — вот сейчас крикну своих, они тя схватят и повесят на этом суку, — кивнул он на дерево.

   — Не успеют.

Посадник не успел договорить, как нож упёрся ему в живот. Боярин посмотрел на нож. Сталь тускло блестела в лунном свете.

   — Не балуй, — отводя руку, проговорил князь.

   — Я тебя понял. Скажу честно, ты прав. Я и сам, идя домой, об этом задумался. А пойдёт ли на мир твой князь, когда мы откроем ворота?

   — Я, думаю, пойдёт. Только... — он поднял его голову за подбородок, — хорошо надо моего князя просить. Он у нас гордый.

Князь отнял руку, повернулся и решительным шагом направился было прочь. Но его окликнул посадник.

   — Эй, а как я?

Пожарский понял вопрос. Вернулся и сказал полушёпотом, но выразительно:

   — Наш князь таких людей не забывает! — последнее слово он сказал по слогам.

Домой Фёдор вернулся совсем сумрачным: «Что же ему делать?»

   — Как там? — он не слышал, как вошла жена.

   — А! Отстань! — снимая рубаху, рыкнул тот.

Раздевшись, он рухнул на лежак и тотчас захрапел.

Но поспать ему не дал вечевой колокол.

   — Федя! Федя! — трясла жена за плечо.

   — А? А? — сквозь сон замычал он. — Не слышишь? Кто зовёт?

   — Народ! — ответила она и пошла к себе.

Его сознание подсказало ему, что надо прислушаться к словам жены. И до него дошло, что тревожно на площади, его зовут...

Бояре и купцы стояли отдельно. Причём бояре разделились на две группы. Они что-то меж собой порой горячо обсуждали, посматривая друг на друга не очень добрыми взглядами. Купчины тоже перешёптывались, но делиться пока они не собирались.

   — Идёт! Идёт! — пронёсся возглас по толпе.

Завертелись головы, и многие увидели, как широким шагом к ним приближался посадник. За ним следили не только из толпы, но и из приоткрытого окна дома владыки.

   — Чё, посадник, делать будем? Аль мир с Москвой, аль на битву позовёшь? — встретила такими возгласами площадь.

Посадник остановился, посматривая то на одну, то на другую сторону.

   — А чё вы хотите? — громко спросил он.

   — Ты лучи ответь, — выступил Иван Обакумович, боярин, — будет помога аль нет.

   — Хм, — посадник усмехнулся, поднял голову вверх.

   — Ты чё там глядишь, ты на мня гляди! — завопил Иван.

   — Сороку смотру! — с хохотом ответил тот.

Боярин на мгновение растерялся, а потом вплотную подошёл к Фёдору.

   — Ты, Фёдор, не крути, — он говорил со злобой, — мы тя подняли, мы тя и скинем. Ишь, сорока ему понадобилась.

   — Да он насмехается над нами, — загудели бояре.

Посадник поднял обе руки. Но бояре не унимались. Тогда завопил народ за спиной посадника:

   — Чё слово посаднику сказать не даёте?

Толпа угрожающе двинулась на бояр. Почувствовав неладное, посадник повернулся к ним:

   — Спокойно, люди добрые! Щас вам всё скажу!

От этих слов толпа остановилась в ожидании, а посадник посмотрел, где бы найти место повыше. Помост снесли на последнем вече. И увидел чью-то телегу. Его взгляд поняли и сразу несколько человек бросились подкатить её. Когда она оказалась рядом, посадник по-молодецки запрыгнул на неё. Он поклонился толпе, кашлянул в кулак, окидывая её испытующим взглядом. Что она таит: мир или войну? Потом заговорит:

   — Новгородцы! Вы хотите слышать, будет ить нет помощь?

   — Да-а! — дыхнула толпа.

   — Я отвечу: на наш посыл литовский князь молчит! Немцев просить будем?

   — Не-е-е! — ревёт народ.

   — Так чё: биться аль мира просить?

   — Мира!!!

   — Биться!!!

Толпа начинает делиться. Всё смешалось.

   — Сказать хочу! — басит, как из бочки, огромный боярин.

Его животик утюжил толпу. Добравшись до телеги, пляшет около, никак не может взобраться. Наконец ему удалось поднять на телегу ногу. Кто-то толкает под ягодицы так, что он взлетает, как петух на насест. На ногах от такого толчка устоять не мог и на карачках добирается до середины телеги. Слышится хохот. Боярин поднимается с колен, отряхивает кафтан и начинает басить:

   — До коль Москва нас грабить будет, люди добрые?! Скоро по миру пойдём, а им всё мало.

Кто-то хохочет:

   — Смотри, голодаить! Бедный!

   — Да когда, люди добры, мы головы подымим, да дадим им под зад?

Толпа помирает от хохота:

   — Под иво зад! Ха! Ха!

   — Хватит! — просмеявшись, заорала толпа, — Слазь! Долой иво! — несколько рук вцепились за подол кафтана.

Между тем среди бояр идёт свалка. Кто-то поддерживает толстяка, кто-то против. Трещат не только кафтаны. Дело дошло до бород. У кого-то из носа кровушка побежала.

   — Мир!

   — Война!

Когда выдохлись, не придя к решению, заорали:

   — Пущай посадник скажет!

   — Федька, давай! Скажи слово!

Фёдор стоит, выжидает, когда стихнут. Бояре поправляют одежду, тащат из карманов тряпицы, кровь оттирают.

Наконец толпа поутихла. Когда Фёдор убедился, что можно говорить, кашлянув, воскликнул:

   — Новгородцы! Ноне ночью вы видали, кака московская мощь! Видали?