Далеко, далеко на озере Чад…

Застонал я от сна дурного
И проснулся, тяжко скорбя:
Снилось мне – ты любишь другого
И что он обидел тебя.

Я бежал от моей постели,

Как убийца от плахи своей,
И смотрел, как тускло блестели
Фонари глазами зверей.

Ах, наверно, таким бездомным

He блуждал ни один человек
B эту ночь по улицам темным,
Как по руслам высохших рек.

Вот стою перед дверью твоею,

He дано мне иного пути,
Хоть и знаю, что не посмею
Никогда в эту дверь пойти.

Он обидел тебя, я знаю,

Хоть и было это лишь сном,
Ho я все-таки умираю
Пред твоим закрытым окном.

O тебе

O тебе, о тебе, о тебе,
Ничего, ничего обо мне!
B человеческой темной судьбе
Ты – крылатый призыв к вышине.

Благородное сердце твое —

Словно герб отошедших времен.
Освящается им бытие
Bcex земных, всех бескрылых племен.

Если звезды, ясны и горды,

Отвернутся от нашей земли,
У нее есть две лучших звезды:
Это – смелые очи твои.

И когда золотой серафим

Протрубит, что исполнился срок,
Мы поднимем тогда перед ним,
Как защиту, твой белый платок.

Звук замрет в задрожавшей трубе,

Серафим пропадет в вышине…
…О тебе, о тебе, о тебе,
Ничего, ничего обо мне!

Уходящей

He медной музыкой фанфар,
He грохотом рогов
Я мой приветствовал пожар
И сон твоих шагов.

Сковала бледные уста

Святая Тишина,
И в небе знаменем Христа
Сияла нам луна.

И рокотали соловьи

O Розе Горних стран,
Когда глаза мои, твои
Заворожил туман.

И вот теперь, когда с тобой

Я здесь последний раз,
Слезы ни флейта, ни гобой
He вызовут из глаз.

Теперь душа твоя мертва,

Мечта твоя темна,
A мне все те ж твердит слова
Святая Тишина.

Соединяющий тела

Их разлучает вновь,
Ho будет жизнь моя светла,
Пока жива любовь.

«Нет тебя тревожней и капризней…»

Нет тебя тревожней и капризней,
Ho тебе предался я давно
Оттого, что много, много жизней
Ты умеешь волей слить в одно.

И сегодня… Небо было серо,

День прошел в томительном бреду,
За окном, на мокром дерне сквера
Дети не играли в чехарду.

Ты смотрела старые гравюры,

Подпирая голову рукой,
И смешно-нелепые фигуры
Проходили скучной чередой.

«Посмотри, мой милый, видишь – птица,

Вот и всадник, конь его так быстр,
Ho как странно хмурится и злится
Этот сановитый бургомистр!»

A потом читала мне про принца,

Был он нежен, набожен и чист,
И рукав мой кончиком мизинца
Трогала, повертывая лист.

Ho когда дневные смолкли звуки

И взошла над городом луна,
Ты внезапно заломила руки,
Стала так мучительно бледна.

Пред тобой смущенно и несмело

Я молчал, мечтая об одном:
Чтобы скрипка ласковая пела
И тебе о рае золотом.

<1910?>

«Отвечай мне, картонажный мастер…»