Далеко ли до Чукотки?

…На пятом курсе он встречался с Лилей реже. Она всерьез занялась метрономом, упрямо и увлеченно. Концерты их кончились. Но по-прежнему со стипендии она покупала дорогие пластинки и вечерами слушала их. Даже когда удавалось побыть вдвоем. А Игорь устал от Баха и Генделя и уже не терпел их. В темноте, лежа с ней рядом, когда наконец звуки стихали, с удовольствием слушал сухое потрескиванье пластинки. Она порывалась подняться. Но он удерживал: «Пусть». Она вырывалась: «Ну что ты, Гарик, так же нельзя. Это же музыка», — и босиком бежала к приемнику у окна. На улице в свете фонарей падал снег, точно в сказке. И прохожие в белых накидках неслышно двигались, будто по сцене. Игорь поднимался сердито, включал свет. Лампа сразу слепила глаза. «Ну что ж, мне пора. А то Боброва скоро явится». Хотя прекрасно знал, что у Бобровой сегодня лабораторная до девяти. Просто он никогда не любил напряженной музыки. Он любил танго и блюзы и последнее время — бега. «В этом что-то есть, — говорил он. — Красота, скорость, азарт».

…В метро стоял гул, шли люди, шли поезда по кольцу, но Лиля этого шума как будто не слышала. Словно они были тут только вдвоем.

— Это удивительная машина, — говорила она, улыбаясь. — Когда я нажимаю на клавиши, смотрю на зажженный экран и вижу бегущие цифры, мне кажется, я слышу музыку… — Он смотрел, удивляясь все больше, как могла она сохранить эту прежнюю непосредственность. — Завтра в два часа заседание оргкомитета. В общем-то, я спокойна, хотя столько споров вокруг. — Лиля поправила косыночку. Ни колец, ни маникюра на руках ее не было. Призналась, вздохнув: — А боюсь я только за шаговый искатель. Надо было сделать мощнее выход блока питания…

Слушая ее, он вдруг вспомнил о сегодняшнем бурном совещании. С «Первомайского» рудника прибыл механик и устроил скандал из-за задержки оборудования. К Анохину это не имело прямого отношения, и он сидел скучный, крутил по столу зажигалку. А в перерыв, в буфете подсел к механику, решил посочувствовать, даже стал возмущаться волокитой. Но тот перебил вдруг: «А что ж ты не выступил?» Анохин пожал плечами: «Чудак. Что б от этого изменилось?» Тот резко отодвинул тарелку: «А для чего тогда фигу в кармане показывать?» — и сразу ушел. Анохин усмехнулся и заказал двойной чай с лимоном. Вообще-то, этот механик ему понравился. Может, и надо было бы поддержать…

Лиля вдруг заметила, что он слушает невнимательно.

— Ну, в общем, в декабре у меня защита. Прилетай, если сможешь. Я буду рада. Покажу тебе наши леса и озера.

…На пятом курсе в день защиты ее диплома он хотел заехать к ней в общежитие. Но живо представил, как она, торопливо переодеваясь за дверцей шкафа, заставит его и Боброву резать овощи для салата. А сама будет бегать на кухню, и к телефону, и в коридоре принимать от всех поздравления. Потом в тесной комнате, где он привык быть с нею вдвоем, станет шумно и людно. Припрется Садовский, и кто-то обязательно подарит ей пластинку. И он не поехал. Поздравил ее по телефону из автомата, чтобы дома не волновать маму. А вскоре Лиля распределилась куда-то на Север, хотя вполне могла бы остаться в Москве: у нее рядом, в Клину, жила старая мать. Как давно это было!

…Она тихо коснулась его руки:

— Ты о чем сейчас думал?

— Да так, — пожал он плечами. — Юность вспомнил.

— О-о, — ее взгляд стал ласковым, синим. — Это было совсем недавно, как будто вчера. Помнишь осень в Останкине? Костры рыжих листьев… А у тебя такие же худые руки. — Она замолчала надолго, и он услышал гул поездов, шарканье ног, увидел часы над туннелем. Большой циферблат и стрелки. Дома его уже ждали.

— А знаешь, что значит «ла́мбушки»? — она подняла глаза. — У нас в Карелии «ла́мбушки» — это маленькие озера, разбросанные в лесах, как блюдечки. Как голубые северные глаза.

Он улыбнулся. Она и раньше была забавной, находила во всем чудеса, задавала смешные и неожиданные вопросы. Как-то зимой им не досталось билетов на «Чайку». «Лиля в легком пальто шла рядом с ним по скользкому тротуару и плакала. «Ну перестань, — просил он. — Перестань». Ему было стыдно прохожих, могли подумать, что он обидел ее. И вдруг она спросила сквозь слезы: «А правда, что в крови человека есть золото? — И подняла голубые заплаканные глаза: — Неужели во мне тоже есть?»

— Вообще я ужасно завидую вам, москвичам, — говорила она. — Вчера на Новом Арбате я совершенно свободно купила Ахматову. Взяла сразу пять экземпляров, для наших, на работе.

«Странно, почему она не выходит замуж, такая красивая? Ведь могла бы и за Садовского. Он еще с института влюблен в нее».

— Да, мне тоже достали Ахматову, — сказал он и вспомнил, что до сих пор не раскрыл ее. — А кстати, как у тебя тут со временем?

Она обрадовалась:

— О, я свободна. Я совершенно свободна. У меня целых три дня. Представляешь, что значит — три дня в Москве?

Ее, конечно, нужно было бы пригласить в гости. Но он молчал.

Она спросила:

— Ты в каком районе теперь живешь?

— На Беговой. Кооператив купили. — В конце концов, что тут такого, пригласить ее в гости? Просто сокурсники, друзья юности.

Она улыбнулась грустно: